Савитар издевательски посмотрел на него.

— Ты — тот, кто спустил его с цепи.

— О, да, и давайте на этом закончим поиски козла отпущения.Я склонялся к мысли о самоубийстве, и в то время это казалось хорошей идеей.Оглядываясь назад, не такой уж и хорошей.

— Так совершаются наиболее крупные ошибки, — тихо произнеслаАполлими. — Немногие люди воплощают свои мысли, зная, что их выполнение —глупость… идиотов я сюда не включаю.

Савитар рассмеялся.

— Тогда тебя не включают, а, Страйкер.

Тот уставился на Савитара.

— Между прочим, мы не друзья.

— Между прочим, меня это не заботит.

— Достаточно, дети, — процедила Аполлими сквозь стиснутыезубы. — Между прочим, если вы не заметили, у нас есть более важная проблема,которую необходимо разрешить. Нужно найти и остановить Войну, загнать в ловушкугаллу, защитить Апостолоса и вышвырнуть отсюда Савитара.

— А последнее почему? — спросил Джаред.

— Потому что я ненавижу его наглость.

Савитар покачал головой.

— Я тоже тебя ненавижу, дорогая.

Она ухмыльнулась.

— Одень приличную одежду. Что на тебе надето, такаянепристойность входит в моду?

Он выглядел очень обиженным ее нападками на свой гардероб.

— Свободные штаны с накладными карманами и гавайская рубашка— это приличная одежда.

— Не в моем царстве, и застегни рубашку.

— Эй! — рявкнул он, когда рубашка застегнулась сама по себе.— Знаешь, многие женщины готовы были заплатить мне, лишь бы увидеть обнаженным.

— Уверена, было множество женщин, которым платил ты, чтобыони смотрели на тебя обнаженного. Даже не надейся, я не из их числа. А теперьпомолчи, пока я думаю.

Страйкер изумился тому, как они поддразнивали друг друга. Онникогда не видел Аполлими такой оживленной. Или Савитара возбужденным. В любоедругое время он подтолкнул бы их к продолжению, но им слишком много нужносделать, чтобы разыгрывать из себя Локи.

Джаред отступил.

— Пока вы планируете и организовываете, мне нужно убитьмалахая.

Он исчез.

Савитар вздохнул.

— Не думаю, что Ашерон это одобрит.

— Не одобрит, — согласилась Аполлими. — Я бы отправила тебяобратно к нему, но не хочу, чтобы Апостолос на меня злился.

Савитар длинно выдохнул.

— Ты же знаешь, мы должны оставаться на страже. Образдействия Войны — разделяй и властвуй. Всех друзей он превращает во врагов.

Страйкер закатил глаза.

— Что ж, пока трое из нас ненавидят друг друга, он не такмного сможет сделать.

Аполлими сурово посмотрела на него.

— Я не ненавижу тебя, Страйкер. Я бы никогда не допустилатебя в свое царство, будь оно так. — Она исчезла.

Страйкер, ошеломленный и неуверенный после столь необычныхслов, последовал за ней. Единственная вещь, которую он выучил за эти века, —Аполлими еще менее сентиментальна, чем он.

Хотя наедине она открывалась ему с другой стороны. Такой ееникто, кроме него, не видел, и это заставило Страйкера задуматься, какиесекреты она таит.

Она перешла в свой уединенный сад, обнесенный мраморнойстеной. Кругом, в знак памяти и скорби о сыне, которого она никогда не моглаувидеть, цвели черные розы. Два телохранителя-шаронте стояли рядом как статуи.Если бы они время от времени не моргали, легко было бы подумать, что онимертвы.

— О чем ты говоришь? — спросил он ее, когда она присела накрай бассейна, текущего назад, в направлении стены.

— Я устала, Страйкериус. — Аполлими встала, чтобы уйти.

Он сделал то, чего не делал никогда прежде: потянулсяостановить ее.

— Я хочу получить ответ.

Она скинула его руку.

— Как же ты глуп, дитя. В своей ненависти ты так и незадумался о сути нашей дружбы?

— Поверь, последние несколько лет я только этим и занимался.Ты использовала меня, а потом избавилась, как от ненужной вещи.

Аполлими покачала головой.

— Я усыновила тебя, Страйкериус. Когда твои дети погибли, яплакала с тобой.

— Да ни хрена ты не делала.

Она закатала рукав тоги, чтобы показать ему свое запястье.На коже были вытатуированы одиннадцать черных слезинок. Атлантийский обычай, впамять об умерших близких.

— Первая — для моего сына. Остальные — для твоих детей.

Он дотронулся до ее руки, не в силах поверить.

— А как же Юриан? Ты приказала мне убить его.

— Я сказала, что у твоего сына есть секрет, который тебенужно разузнать. Что он что-то скрывает от тебя. Я и предположить не могла, чтоты его убьешь. Ты сделал это по своей воле.

— Я тебе не верю.

— Можешь не верить. Меня это больше не заботит. Я быпокончила с нашими жизнями прямо сейчас, но пока я не узнаю, что Войназаключен, и мой сын в безопасности, я застряла здесь.

— Со мной.

Ее серебристые глаза тускло вспыхнули. Но Страйкер увиделболь, что она так изящно скрыла.

— Этого я не говорила.

— Твой тон сказал.

Аполлими раздраженно выдохнула.

— Ты так слеп. Все или черное, или белое. Я либо ненавижутебя, либо люблю. Но так не бывает. Жизнь не такая четкая. Эмоции — не такиеопределенные. — Она мягко дотронулась до его щеки. — Подумай, Страйкериус. Мыбыли союзниками тысячи лет. Против твоего отца и Артемиды. Против ее армииТемных Охотников и людей, которых мы оба ненавидим. Единственный, кого я непозволяла тебе трогать, — это Апостолос, и теперь ты знаешь почему. Он мой сын.Но даже так, я укрыла тебя и твоих людей. Я забрала тебя и научила, какотнимать человеческие души.

— Так ты могла причинить боль отцу за убийство Ашерона.

Она почтительно склонила голову.

— Верно. Сначала я не ничего, кроме своей мести, незамечала. Но я наблюдала, как росли твои дети… как рос ты, и я видела, как ониумирали. Ты на самом деле считаешь меня настолько холодной, что мне всебезразлично?

— Считаю. Ты убила собственную семью. Всех их.

Ее лицо превратилось в камень. Оно не выдавало страстей илиэмоций.

— Меня вел тот же гнев, что владел тобой в ту ночь, когда тыперерезал Юриану горло. Нет, еще сильнее. Их предательство по отношению ко мнебыло куда больше, чем твоего сына к тебе. Юриан совершил все из любви кженщине. Он не пытался причинить тебе боль. Он просто пытался найти счастье дляних двоих и считал, что для тебя это ничего не значит. Моя же семья совершилавсе из эгоистичного страха. Они объединились, чтобы пленить меня и убить моегосына. Такое не прощают.