теперь явно строящие планы на место подо мной.

Отмахиваюсь, не до них.

У меня другая цель.

Медленно складываю конспекты, наблюдая, как Мищенко собирает склянки и прет их в лаборантскую мыть. Отлично…

Кошелев тоже выходит, этот момент я специально отслеживаю, не хватало еще, чтоб сунулся за ней.

Прямо там в пол вобью суку…

Присаживаюсь под стол, типа что-то потерял и собираю в сумку, а сам смотрю за ногами однокурсников, четко вышагивающих на выход. Вот и хорошо.

Нечего портить мне славную охоту.

Наконец, все уходят, беру со стола преподавателя ключ и закрываю лабораторию изнутри, сам ключ оставляю в половине оборота в замке, чтоб не вытолкнули с той стороны.

После этого провожу разведку, проверяя точно ли все вышли. Мне эти мелкие подсобки, в которых прячутся преподы, ну совсем не нравятся.

В этот раз все чисто, и, уже не скрываясь, топаю туда, где спряталась Мищенко. Она меня не слышит и не видит, стоит себе, собирает в резиновых перчатках пробирки и ставит под воду.

Спина напряженная, голова склоненная, кажется, даже под нос себе что-то мурлыкает, неожиданно приятно и мелодично.

Пока иду к ней, достаю телефон и отключаю, чтобы не отвлекал. По пути прикидываю, где более безопасно можно было бы заняться сексом. Ну, мало ли, как повернется, надо же понимать ситуацию…

Нигде, сука, в химической лаборатории и её подсобках не безопасно. Если только стоя… Хотя, так тоже неплохо. Интересно…

От этих мыслей внутри все горячо становится.

И я не то, чтоб прям планирую, но почему бы нет?

Как раз и логичное форсирование событий… Самое форсирующее форсирование…

Подхожу совсем близко, даже нависаю над склоненной спиной.

Лаборантка, ощутив чужое присутствие, на мгновение замирает, а затем оборачивается и взвизгивает, роняя пробирку в раковину.

Нервно оглядывается по сторонам, поворачивается ко мне лицом, косится в сторону двери.

Я позволяю все это делать, с удовольствием наблюдая за сменой выражения в ее лице.

— Кирсанов! — наконец, она поднимает на меня взгляд, строгая такая, серьезная, — что вы себе позволяете?

— Пока ещё не позволил, но собираюсь, — хмыкаю я и чуть подаюсь вперед.

— Зачем вы здесь остались?

Глаза прямо огромные за этими окулярами, не поймешь, что в них: страх? Предвкушение? Приглашение?

— Посудку помыть.

Ну да, ехидно. А вот нехер со всякими Кошелями сладкие речи о химии вести! Бесит!

Интересно, у него спрашивала, что он тут забыл?

А он ее трахал тут?

Не-е-е… Она же не такая… Или такая?

Слишком он уверенный в себе был сегодня…

Сжимаю губы, потому что в голове как-то совсем пусто становится от одной только картинки, как Кошель ее тут зажимает…

Нависаю сильнее, упираю руки по обе стороны от мойки, запирая девушку в ловушку.

Она ничего не говорит больше, словно завороженная, смотрит на меня, хлопает ресницами, длиннющими, еще и дополнительно увеличенными очками.

Наклоняюсь, смотрю в глаза, ловлю дыхание:

— Помнишь, как меня зовут? — спрашиваю тихо.

— Никита, — она, не выдержав, поворачивает подбородок, открывая беззащитную шею, куда я уже дико хочу впиться зубами. До дрожи в коленях и слюноотделения, — вас зовут Никита Кирсанов. Никита, я вас очень прошу…

— Лучше проси, — прошептал я.

— Никита…

— Нет… — качаю я головой, — все не то…

Наклоняюсь и ловлю губами ее губы…

Глава 20

Глава 20

Шарашит по мозгам сладостью, совсем незнакомой, но невероятно острой. Инесса целовалась по-другому: более уверенно, с такой бешеной отдачей, что мгновенно с катушек тогда слетел.

А здесь…

Неуверенность, дрожащие мягкие губы, тихий протестующий стон… Она не хочет подчиняться, она не желает моей инициативы, растеряна и смущена…

Отрываюсь от сладких губ, смотрю в испуганно расширенные глаза, пытаюсь стянуть чертовы очки, но она с тихим вскриком перехватывает мои пальцы, не позволяя.

— Это невозможно! — возмущенно шепчет она, — как вы себя ведёте… Как животное...

— А нечего во мне зверя будить, — с досадой рычу я и чуть приподнимаю за подбородок, чтобы она видела мои глаза. — Какого хрена у тебя был пистолет в сумке? Какого хрена ты вообще со мной пошла, если не хотела оставаться дальше?

Это я так, наудачу… Ну, мало ли, вдруг проколется…

Но лаборантка только взволнованно дышит, напряжённая и испуганная.

Сжимает губы, пытается оттолкнуть:

— Ну почему? — торопливо и обиженно шепчет она. — Почему ты всё время мне говоришь какие-то вещи, которые я не понимаю? Ты меня явно с кем-то путаешь, а потому и позволяешь себе… Но я не такая! Я не она! Ты путаешь!

— Да, путаю, — соглашаюсь я и тянусь к ней опять.

Ну не могу терпеть! Такая растерянная, нежная… И целуется, словно девочка невинная… Но этого же не может быть? Да?

Вот сейчас и проверю.

— Не смей! — она опять упирается в мою грудь обеими ладонями, но как-то неуверенно, словно колеблется?

Так, значит, надо чуть-чуть поухаживать…

— Ну что ты?.. — наклоняюсь, мягко веду губами по виску с бешено бьющейся жилкой. Не играет. Такое не сыграть… Кайф… — Ну что ты? Я же только чуть-чуть… Тебе же нравится…

— Это… — она тяжко сглатывает, дрожит все сильнее, сама не замечая, как цепляется за мою футболку, забирает ее в горсти, — насилие…

— Да, ты что?! — шепчу ей в ушко, затем чуть ниже провожу губами, и лаборанточка слабо ахает, едва не обмякая в моих руках, отзывчивая такая… — Никакого насилия, только по обоюдному желанию!

— Я не хочу, — тут же с готовностью ловится она.

— Ты просто не поняла, что хочешь. Сейчас поймешь…

Мягко прикусываю самое нежное, самое чувствительное место под ушком, и наградой мне — сладкий-сладкий судорожный вздох…

— Но я не могу… — все еще пытается взывать к разуму она.

И замирает, больше ничего не говоря, только дыша, коротко и взволнованно.

— Можешь, — убежденно шепчу я.

И провожу ладонями по тонкой шее вниз, стягивая с плеч уродливый халат.

Под ним оказывается не менее уродливый жакет, который я тоже пытаюсь стащить, одновременно жадно целуя разведанное нежное местечко, от одного прикосновения