Ведь выходило что? Выходило, что бояре присягают наследникуДмитрию, а поскольку он лежит в пеленках, то правительницей становится егомать-царица. Но даже Никита, при всей любви к сестре, понимал, что она – отнюдьне Елена Глинская, которая власть держала покрепче любого мужика. И то ведь неудержала! Значит, надо извлечь уроки из былых ошибок и сразу подперетьпошатнувшийся трон сильными руками всех Захарьиных: Григория Юрьевича, Данилыда Никиты Романовичей и всех прочих, вплоть до того, что призвать Захарьиныхтверских и даже шалопутного Ваську, который до сих пор слоняется не у дел,проматывая отцово наследство, к делу привлечь. Конечно, нелегко придется, такведь есть для чего стараться!

Да, да, конечно, жалко Ивана Васильевича, однако… АндрейМихайлович Курбский, любивший иноземцев и зело наслышанный о всякихчужестранных обычаях, говаривал, что при смерти короля во Франции народ кричит:«Король умер! Да здравствует король!»

Отчего бы и у нас не закричать: «Умер царь – и даздравствует царевич!» А также его ближайшая родня и поддержка…

Так думали Захарьины дня три, ну, четыре назад и даже ещевчера были уверены в близости вожделенной власти. Сегодня же обстоятельстваразительно и страшно переменились.

Дьяк Иван Михайлович Висковатый, лишь недавно появившийсяпри дворе, человек необычайно обязательный, большой буквоед и знаток всяческихкрючкотворств, намекнул, что царю на всякий случай надобно подписать духовную.Это означало, что на выздоровление надежд не осталось, однако государь держалсямужественно. Воля царева непременно должна быть изложена, и изложена ясно, чтобизбавиться от всяких могущих быть недоразумений.

Но когда духовную и крестоцеловальную запись вынесли всоседний покой, где собрались ближние бояре, настала тишина… Бояр, как приметилНикита, было чрезвычайно мало. Отсутствовали, ссылаясь на дела, князь Курбский,Алексей и Данила Адашевы, а также поп Сильвестр. Князь Курлятев-Оболенский иказначей Никита Афанасьевич Фуников-Курцев прислали сказать, что занедужили иявиться не могут.

Ну, Бог с ним, с казначеем Фуниковым, насчет него Никитаничего не мог сказать наверное, однако отдал бы руку на отсечение, что ДмитрийИванович Курлятев взял грех на душу и налгал царевым посланным. Сразу же послепогибели Юрия Васильевича Глинского и отхода от двора Михаила Васильевича, когдаЗахарьины жадно расхватали опустевшие места и медленно, но верно прибрали крукам власть, прежний товарищ Романа Юрьевича начал ссориться с его детьми ибратом в открытую, ябедничал царю на родичей царицы Анастасии и всяческиукреплял в других боярах вражду к новым временщикам, а сам чем дальше, тембольше сближался с Сильвестром и Алексеем Адашевым. Да Курлятев скорее бородусебе по волоску повыдергает, чем присягнет малолетке Дмитрию, а на самом деле –недругам своим Захарьиным!

Григорий Юрьевич вдруг прекратил свое бестолковое метание покомнате и резко стал, так что не успевший замедлить хода Данила Романовичналетел на дядю и чертыхнулся.

– Обезумел народ! – проворчал старший Захарьин. – Обезумел!Когда помирал великий князь Василий Иванович, никто и пикнуть всерьез не посмелв пользу прочих наследников, помимо сына его, Ивана. Даже у Шуйских хватилосовести молчать! А уж младший брат Василия, Юрий, больше имел прав на престол,чем нынешние второстепенные Старицкие! Ведь Владимир – сын не великого, аудельного князя!

При звуке этого имени Анастасия встрепенулась и приняласьиспуганно ломать свои заледеневшие пальцы.

Старицкие… Она сразу вспомнила хищный профиль княгиниЕфросиньи и ее немилосердные руки, заплетавшие молодой царице косу после венчания.Старицкие опять зашевелились! Чуть только известия о болезни государевойпросочились из Кремля и начали еще неуверенно бродить по Москве, Ефросинья ссыном, этим переростком Владимиром Андреевичем, покинула свою вотчину иобъявилась в столице. Старицкие собирали своих боярских детей и раздавали имжалованье. Даже среди ближних бояр слышались шепотки о том, что присягатьдолжно не законному престолонаследнику, а Старицкому. Да небось все эти годыЕфросинья спала и видела на троне своего сына, а по сути – себя!

В дверь робко стукнули.

Анастасия вскинула голову; Захарьины вытянули шеи, сразусделавшись похожими на стайку испуганных гусей; сидевшая в уголке няньканаклонилась над спящим ребенком, как бы прикрывая его собой.

Вошел Иван Михайлович Висковатый – высокий, худой, с длиннымумным лицом. Темные глаза его были непроницаемы, однако голос звучал участливо:

– Матушка-царица и вы, господа бояре, извольте проследоватьк царю. Государь к себе всех зовет.

Анастасия так и полетела вон; прочие Захарьины, столкнувшисьв дверях, ринулись за ней.

В малой приемной палате, примыкавшей к опочивальне царя,стены обиты зеленым сукном, а под сводчатые потолки подведена золотая кайма.Над дверьми и окнами нарисованы библейские бытья и травы узорные. По лавкамвдоль стен сидели разряженные бояре, однако Анастасия сразу приметила, что невсе явились в парадном платье с изобилием золота, в котором положено былоявляться ко двору.

При виде царицы вставали, кланялись: кто с сочувствием ипочтением, кто спесиво, кто – с плохо сдерживаемым злорадством.

Жгуче-черноволосый молодой человек с курчавой бородкойпоспешно отошел от малого царского места, стоявшего в углу и являвшего собоюдеревянный трон под шатром на столбиках, причем каждой ножкой был диковинный,искусно выточенный зверь. Анастасии показалось, что он трогал сиденье, а может,и примерялся к нему! Однако тотчас сделал вид, что даже не заметил царицы.Точно так же равнодушно отвела взор и женщина с хищно-красивым лицом.

Князь Владимир Старицкий и его мать Ефросинья былинеобычайно похожи друг на друга и внешностью, и повадками, и злобным выражениемглаз. Они остались на месте, даже когда все прочие бояре следом за царицейвтянулись по одному в просторную государеву опочивальню. Рядом с ними топталсяДмитрий Федорович Палецкий, тесть царева брата Юрия Васильевича, и что-тоговорил Владимиру с почтительным, просительным выражением. Заметив, чтоАнастасия на него смотрит, Палецкий смешался и торопливо прошмыгнул вопочивальню.

Владимир Андреевич лениво зевнул. Похоже было, что всепроисходящее чрезвычайно утомило избалованного князя и он хотел бы, чтобы делосвершилось без его участия, одними хлопотами матушки.

«Да уж! – с бессильной злобой подумала Анастасия. – Этастарая ворона о своем вороненке позаботится!»

Ефросинья недавно посылала к царскому столу именинныекалачи: ей сравнялось тридцать семь – и впрямь старуха!