Скандалы по поводу Крыма он попросил прекратить.

— Нина — эта та самая серьезная девочка с косами? — спросил он сына.

— Та самая, — хмыкнул Борька. — Не забывайте тут без меня моих рыбок…

Он любил вечерами сидеть возле аквариума, за стеклом которого плавно двигались его хвостатые любимицы. Человек любит смотреть на воду…

Борису нравилась немота, молчаливость рыб. Золотая рыбка говорила. В этом ее отличие от всех остальных, когда молчание вовсе не золото или золото наоборот. Человек нуждается в безмолвии куда больше, чем думает сам.

В Коктебеле они провели вместе всего три дня. «Три счастливых дня было у меня…»

А потом неожиданно прилетел Нинин отец.

После звонка Акселевича Леонид заметался. И начал обзванивать бывших одноклассников в поисках ответа. Никто из них не хотел принимать его всерьез.

— Я не могу даже слышать о Борьке! — закричала Маргаритка и зарыдала в трубку. — Как тебе не стыдно?!

Леонид и впрямь почувствовал себя скотиной.

— Давно с мозгами не созванивался? — холодно поинтересовался Филипп. — Или там все время занято?

— А у тебя вполне приличный начальник! Прямо отец родной! — восхитился Олег. — И чего ты все жалуешься на свою контору? Это неблагодарность!

— Почему это он тебе позвонил, а не мне?! — завопила Марьяшка. — И вообще ты врешь! Чтобы меня снова мордой об стол! — И швырнула трубку.

— Я не хочу жить, — привычно отозвалась Дуся. — Жить — это скучно и страшно… До свидания.

Нине Леонид звонить не мог. Отныне и навсегда. После Борькиных похорон. Потому что эта дура Нинка опять вылезла со своими шурупами, как говаривал Борис.

— А почему нет Дуси? — спросила Нина Марьяшку, возвращая зеркальце.

Та скривилась:

— Сама не понимаешь? Видать, траванулась. Или утопилась в собственной ванне. Давно мечтала.

Нина вздохнула.

Новая девочка появилась у них в десятом классе. Пришла Надежда Сергеевна и весело сказала:

— Вот вам новая подруга! Не обижайте ее.

Двадцать пять пар глаз уставились на новенькую. Она была мертвенно-бледная, с костлявым узким лицом, очень маленькая, прямо-таки крошечная.

— Интересное кино… — пробормотал Ленька.

— Такой вид, будто сейчас потекут слезы и сопли, — прошептал Борис. — Ишь ты подишь ты… Девочка лунит.

— Что она делает? — не поняла Нина.

— У нее просто сегодня такое фиговое настроение, — тотчас влезла Маргаритка.

— Нет, Комариха, у нее не фиговое настроение, — лениво возразил Борька. — Она исключительно сама в себе. Понимаешь, лунит. Это особь статья. Как лунатик. Вроде для окружающих она спит, двигается в этом же сне и что-то видит сугубо про себя. Называется — быть в себе, или лунить.

— Но я тоже человек в себе, но не луню! — заявила Марианна. — Я тоже думаю про себя о многом и вот сижу сейчас одна-одинешенька, в своем любимом уголке сзади, но у меня ведь морда не такая фиговая, я смеюсь и улыбаюсь!

— Ха! Ну, ежели в нашем классе появятся сразу два лунатика — это ужо будет серьезный перебор! — хмыкнул Борька.

— Да, я представляю себе — два лунатика в нашем классе, — охотно подхватил Ленька. — Они тогда встанут и пойдут с закрытыми глазами, протянув обе руки вперед — навстречу друг другу.

— Нет, они пойдут в одном направлении — к окну, — поправил его Борис.

Новая девочка внимания ни на кого не обращала. Смотрела перед собой застывшими глазами, какая-то замороженная и равнодушная. Марьяшка подскочила к ней и завопила:

— Садись со мной! Будут два скелетика рядом! Тебя как зовут? Меня Марихуана!

Так величал ее Борис.

— Инстинкт объединяет женщин намного быстрее, чем разум — мужчин, — тотчас прокомментировал он. — Извечная женская солидарность…

Новенькая все так же смотрела ничего не выражающими глазами.

— Лена, — вяло произнесла она.

Только по имени ее никто никогда не называл. Фамилия у нее оказалась необычная — Дуськрядченко. Звучала очень странно, словно нарочно придуманная. Но была настоящей. И девочку моментально прозвали Дусей. А потом, когда познакомились с ней поближе, — Дуся Суицид.

Дуся никогда в жизни не смеялась и не улыбалась. Вся жизнь у нее протекала так: она сидела в стороне от всех, в углу, с лицом, двадцать четыре часа в сутки выражающим мировую скорбь, и на любой вопрос отвечала короткими фразами с глубоким вздохом, ясно показывающим, что девушка желает как можно меньше общаться с людьми. Еще она любила повторять, словно абсолютно не ужасаясь такой мыслью и воспринимая ее как неминуемую и привычную данность:

— Да со мной все понятно — я закончу свою жизнь в дурдоме.

Потом она начала утверждать, что якобы когда-то пила по три бутылки водки в день.

— Но это же безобразие, блевота и головная боль! — ужаснулась простодушная Марьяшка.

— Да врет она! — засмеялся Олег. — Иначе по всем законам физиологии у нее бы давно началась белая горячка.

Марьяшка удивительно прилепилась к новой подружке. И всячески пыталась ее наставить на путь истинный.

— С нашими фигурами, — поучала Марианна, — нельзя носить платья. Они нам не подходят. — И она окидывала выразительно-осуждающим взором безмолвную Дусю. — Такую фигуру нужно разделять поясом, а лучше всего носить костюмы, пышные юбки с кофтами, широкие брюки…

Дуся меланхолично и безмолвно слушала новую приятельницу, но продолжала ходить в черном длинном платье, превращавшем ее в подобие обгорелой спички. Возможно, потому, что Марьяшка поучала нудно, скучно, слишком часто говорила о нарядах, танцах и поклонниках, но без всякого воодушевления, как о надоевшей обязанности.

Лишь однажды Дуся вскользь бросила:

— А по-моему, ценить человека за то, что он элегантно одевается, — нелепо. Хорошо сидеть тряпки могут и на манекене.

Марианна взглянула на подругу с уважением и ненадолго притихла. Дуся оказалась не простая пробка.

Дуся Суицид чем-то очень заинтересовала Борьку. Похоже, в нем именно тогда проснулся азарт коллекционера, собирающего женские образы и характеры, как некоторые собирают марки. Не добрые и не злые, не умные и не дурочки, не красавицы и не уродки — все они пленяли Борьку простым очарованием, называющимся «шестнадцать лет». Он напоминал человека, которому в общем-то безразлично, какое вино пить, поскольку он хмелеет уже от одного его вида и запаха.

— Ей самое оно работать массовиком-затейником! — сострил как-то Олег.

— Смотря игде. В клубе самоубийц — вернее всего! — отозвался Борька.