«Неостроумно. Конец связи», — написал Борис.

«Разве у нас связь?…» — нервно начеркала Маргаритка.

«Ваш покорный слуга…» — ответил Борька.

После осенней встречи в Симферополе Борис пригласил Зиночку в Москву. Она приехала под Новый год вместе с Лялькой. Остановилась у каких-то своих знакомых, где немолодая бездетная хозяйка пришла от Ляльки в полный восторг и целиком занялась ею, предоставив Зиночку заботам Акселевича. Они вдвоем с утра до ночи бродили по Москве. Рассеянная Зина, как всегда, теряла проездные билеты, носовые платки и перчатки, путалась среди улиц и перекрестков и даже сделала пару довольно удачных попыток угодить под машину, но Борис оба раза вовремя хватал ее за локоть.

— Море удовольствий и развлечений… — бормотала Зиночка. — Море рекламы… И море рынков…

Она бывала в Москве и раньше, но предновогодняя, судорожная, припадочная столица, охваченная предпраздничным ажиотажем, Зину совершенно подавила. Зато оплывающие от ветра тучи над городом щедро сыпали лохматыми, крупными, старательно узорчатыми снежинками, каждая — эксклюзивная, нежно и невесомо таявшими на носу и щеках. На бульварах ноги утопали в невысоких сугробах, возле станций метро — вязли в густой каше, а Борис… Борис был все таким же удивительным и говорливым.

— Нынче у представителя каждой профессии на шее висит атрибут, символизирующий его специальность, — рассказывал он, шагая рядом и бережно придерживая Зину за локоть. — Начнем от священника с крестом и журналиста с ручкой.

— А у меня один знакомый — хакер. И у него на шее висит… — со смехом прервала его Зина.

— …Компьютер?!

— Нет, не угадал! Транзистор от компьютера! А интересно это себе представить — компьютер на шее… Только системный блок или вместе с монитором? Или еще и с принтером?

Оба дружно захохотали.

Они шли по Выставочному центру, ранее именовавшемуся ВДНХ, зычно гудящему многоголосьем покупателей, дружно клюнувших на новогодние скидки. Вдруг к ним приблизился улыбающийся молодой человек.

— Судя по тому, как вы оба мило и ласково улыбаетесь друг другу, шагая рядом, я пришел к выводу, что вы — молодожены. Я прав? Тогда вот вам наш спецпроект для молодоженов… — И он уже протянул листовку, готовясь объяснять дальнейшее.

Зина смутилась.

— Мне придется вас разочаровать, — лениво отозвался Борис. — Догадливость вас все-таки подвела…

Они пошли дальше, постаравшись забыть о предположении незнакомого ловца свежеиспеченных супругов. Чем только теперь не занимаются люди…

— Очень датный месяц у нас стал январь, — задумчиво пробубнил Борис. — Чересчур. Сплошные каникулы… И вообще январь и май — месяцы непрерывных праздников.

— А эту книгу, которую везде рекламируют… Как же она называется? А-а, вспомнила: «Байки кремлевского диггера»! Ты читал? — торопливо сменила тему Зина.

— Я читал Гиляровского, — проворчал Борька. — И он тоже в каком-то смысле был диггер. Значительно интереснее…

— А что сейчас в Манеже? — спросила Зина.

— Раньше там лошадки скакали — цок-цок-цок! А теперь картинки висят — вис-вис-вис! Какие — не интересуюсь. Я абсолютно холоден к современному искусству.

— Почему? — удивилась Зиночка. — Всякий там постмодерн… Это ведь интересно.

— Попрошу, мадам, в моем присутствии бранными словами не выражаться! Чего брякнула, сама не понимаешь. Придешь на выставку современного авангарда — ишь ты подишь ты… Ну вот смотрю я, просто и непосредственно, как бы не зная, что это и как следует сие понимать. И что вижу? Честно и без обиняков — вижу в прямом смысле рисунки Остапа Бендера. И тогда недоуменно пожимаю плечами — как требуется к этому относиться? А висит название крупными буквами: «Современное авангардное искусство». У меня сын одного приятеля, Фильки Беляникина, у которого мы с тобой будем встречать нынче Новый год, ходил с отцом возле ЦДХ по парку, где были представлены скульптуры модернистов. Всякие продырявленные тела, тощие руки-ноги и раздутые головы, сплетенные из проволочных каркасов и труб. Оченно впечатляло. Десятилетний пацан смотрел-смотрел на все это да и говорит: «Такие скульптуры только в кошмарном сне увидеть можно!» И не глаголет ли вновь истина устами младенца? Это мы, взрослые с уже замутненным духовным зрением, увидим нечто подобное — и обязательно начнем плести околесицу: мол, это типа художник так видит мир, плюрализм взглядов… А ребенок говорит непредвзято, ляпает, как все воспринял. Первородно. Естественно! Четко и ясно. Да разве его чувство — не самое правильное в отношении искусства?! Слишком много на земле голых королей. Чересчур. На них детей не напасешься. — Борис остановился зажечь новую сигарету. — И возможно, когда встречаются два художника, кои выставляются как авангардисты, то между собой они ведут примерно такой разговор: «Ну, ты ведь знаешь: мы с тобой не смогли тогда освоить классическую школу живописи — не потянули…» Зин, вопрос можно? Ты рыбок любишь?

— На тарелке? — спросила Зиночка.

— На тарелке… Ха! Грубо. Я спросил недавно одного заядлейшего рыболова, как он относится к охоте. Заявляет, что крайне отрицательно. Спрашиваю, почему. А он в ответ: «Жалко зверьков! Убивать их жалко! У них мордочки милые, у лисы иногда такая мордаха славная, и ее убивать?!» Да, думаю, ты дал — «мордочки»! И говорю: «А ты интересный человек! Значит, рыбок, которых ты обожаешь ловить и есть, тебе не жалко?!» Этот тип жутко изумился, прямо вошел в ступор, и наконец изрек: «Так рыбки же — хладнокровные!» Вот тебе и вот! Не знаю как для кого, а по-моему, уж очень ломаная логика. Просто воняет двойными стандартами. Или я не прав?

— Прав, — охотно согласилась Зиночка. Борька хитро покосился на нее краем глаза:

— Хотя для меня те же гринписовцы — полные придурки. Пардон… И вот почему. На земле войны идут, люди гибнут. Люди! Это особь статья! А они — плачут и устраивают митинги из-за убийства одного дельфинчика! Прав я или нет?

— Не валяй дурака! — рассердилась Зина. — Опять взялся за свое!

— Так я никогда и не прекращал! — ухмыльнулся Борис, классический образец вечного провокатора. И перешел на другую, но тоже животрепещущую и крайне злободневную тему. — Как-то мы с одной девушкой валялись на травке. И ели чипсы.

— С Марианной? — прохладно справилась Зиночка.

— Ха! Допустим… Съели. Я свой пакетик сохранил до урны, а она, ничтоже сумняшеся, бросила свой тут же на траву. И нахально смотрела, как я несу пакет до урны. А я ей говорю: «Это твое дело, но я не мусорю. Вполне сознательно. Я люблю природу, свой город и не хочу его портить — хотя бы в рамках личных возможностей». А она скривилась: «Понимаю. Но я, видишь, в этом плане несознательная».

— Ты хорошо выразился — «мы с ней валялись на травке»! — отметила Зина. — Тут многое в голову приходит. Ты циник, женщину опорочил одной своей двусмысленной фразой!

— Боюсь, мадам, что ее уже хрен опорочишь…