Он увидел сердитую дамочку неопределенного возраста, которойон загораживал дорогу. Маленькое воинственное лицо, где каждая мышца пропахаласвою складку, встопорщенные короткие волосы, мокрая черная шуба… Такая неотстанет. Мошкин покорно шагнул в сугроб. Женщина прошла, и он увидел у неенебольшой, довольно неприятный, но крайне задиристый хвост с несколькими рядамиполосок. Знакомый какой-то хвост… У кого же он видел такой? У обезьяны? Уенота?

Женщина что-то заподозрила и обернулась.

– Ты куда смотришь, а? Маленький нахал! Вот я тебя! –закричала она.

Мошкин повернулся, издал жуткий крик и со всех ног помчалсяк резиденции мрака. Отовсюду ему виляли хвосты.

Жила некогда тигрица – гордая, сильная и красивая. Джунглитрепетали перед ней, и даже сильные тигры уступали дорогу. Однажды, проходясамое скучное место джунглей, тигрица увидела мышеловку, прикованную цепью кпню. Она прошла мимо, но после смутилась и сказала себе:

– Не может быть, чтобы я, гордая тигрица, испугалась такойдрянной и жалкой ловушки!

Тигрица вернулась и сунула в мышеловку лапу. Мышеловказахлопнулась и прищемила ей коготь. Тигрица дернулась – раз, другой, третий –никак. Противная маленькая гадина держала крепко. Тигрице стало стыдно. Вокругходили звери и с интересом на нее косились.

«Если я позову на помощь, – размышляла тигрица, – то всеувидят, что я, гордая тигрица, попалась в мышеловку! И это будет позор! Всестанут смеяться! Нет, уж лучше смерть!»

Тигрица сидела и вынужденно улыбалась. Так она просидела тридня, ослабела, но позиций не сдала и помощи не попросила.

А потом пришел дрессировщик, надел на ослабевшую тигрицуошейник и увел ее в цирк, где заставил прыгать через кольца. Это был опытныйдрессировщик, который, хоть и курил опиум, отлично знал, что поймать самуюумную и сильную в джунглях тигрицу можно только на самую паршивую, самуюничтожную мышеловку…

Тигрица и мышеловка

В то утро у Мефа едва хватило терпения, чтобы прочитатьтребуемое количество страниц. Никогда прежде книги из Тартара не вызывали унего такого раздражения. Схемы, имена, даты, формулы ядов, анатомическиепособия… Кто, кого, когда, зачем и почему убил, обжулил, предал… О небо! Когдаже закончится это скучное однообразие! Хотя – стоп! – о небе думать опасно, ато руна выпотрошенного школяра живо тобой займется.

Наконец он захлопнул книгу и, с немалым удивлениемубедившись, что у руны школяра к нему претензий нет (если она, конечно, неотложила их до более подходящего случая), стал одеваться.

Пятью минутами позже заглянувший Мошкин сидел в комнате уМефа и, обхватив колени, смотрел, как Меф босиком шлепает по паркету, сбрасываясо стульев рубашки и свитера. Стекла в рамах дрожали. Они, как барометр, первыеулавливали нетерпение хозяина.

– Что ты ищешь? – спросил Мошкин.

На его бледном лице боролись два великих неразрешимыхвопроса: откуда все берется и куда все девается.

– Чистые носки… – ворчливо ответил Меф.

Он наконец выудил их из кучи вещей и подозрительно оглядел,что-то вспоминая.

– Ну как, чистые? – с мужским сочувствием спросил Евгеша.

У каждого сына Адама раз пять в месяц бывают подобныепроблемы.

– Условно чистые… – кратко ответил Меф, закрывая тему.

Евгеша часто заглядывал к Мефу в последнее время. Евгешебыло одиноко, а одинокому человеку, как одинокому кораблю, порой нужна гавань.

– Хочешь, что-то расскажу? – предложил Мошкин.

– Валяй! – разрешил Меф.

– Вообрази: поднимаюсь сейчас к тебе, а навстречу мне полестнице человек. Зажатый какой-то, неуверенный, на побитую дворнягу похож.Лицо в каких-то жилках. Я отодвинулся, пропускаю его, и он, смотрю,отодвинулся. Я ни с места – и он ни с места. Такой два часа стоять будет, нопервый не пройдет. Я ему ручкой, и он мне ручкой… «Ах ты, думаю, кисляй!» Шагаюк дверям, и он мне в ту же секунду навстречу… Веришь?

– Ты что, первый раз на лестнице, что ли? Там Арей зеркалодурацкое повесил, – сказал Меф.

Мошкин подался вперед.

– Так ты сразу догадался? Но неужели я правда… на собаку? А,ну и шут с ним!

После встречи со златокрылыми Мошкин ощущал себя разбитым.Сверкающий взгляд мистической воблы даже сейчас, сутки спустя, продолжалтуманить ему мозг нездешними видениями. Хвосты появлялись и пропадали несколькораз в день, всякий раз, когда усиливалась метель.

Надев свои условно чистые носки, Меф критически пошевелилпальцами ног и отправился искать Дафну. Мошкин поплелся за ним. Когда Мефпроходил через приемную, два комиссионера из конца очереди, вдруг сцепившись,покатились по полу, пыхтя и выдавливая друг другу глазки. Меф перешагнул черезних, подумав, что драка – это встреча двух родственных душ в период обострения.

В резиденции Дафны не было. Это Мефодий понял почти сразу.Тогда где она? Он вспомнил, что у нее есть любимое место на одном из недалекорасположенных чердаков.

Улита отсутствовала. На ее обычном месте восседал Чимоданови принимал комиссионеров. По столу перед ним прогуливался Зудука. Он был скнутом, но, по своему обыкновению, без пряника. «А Чимоданов-то освоился! Нупрям вельможный Чемодан!» – подумал Меф, оценив, с какой великолепнойнебрежностью Петруччо шлепает печати.

Изредка Чимоданов позволял себе с комиссионерами несколькооднообразные, но вполне одобренные Канцелярией мрака шуточки. Не исключено, чтои сам Лигул шутил так в юные годы, будучи седьмым помощником младшегоканцеляриста.

– О, да ты жив, брат! А мне, признаться, сказали, что тытого, сослан в Тартар… Даже выпили за тебя! – говорил он какому-нибудьпластилиновому старичку, принесшему в платочке эйдос.

Пластилиновый старичок от ужаса повисал на сопельке междужизнью и смертью.

– Я сослан? Кто сказал? – пугался комиссионер.

Чимоданов опускал палец и с многозначительным видомпоказывал на плиты пола, под которыми, по его предположению, на большой глубинеи находился Тартар. По его важному, сизому, с надутыми щеками лицу ни за чтонельзя было сказать, что все подробности выдуманы только что. Да и как иначе,когда Чимоданов наделен той дальновидной глупостью, которая мешает человекусовершить ошибку даже тогда, когда ему очень этого хочется?