– Я в Академию больше не пойду! – отрезалаЛена. – И так страху натерпелась.

– Жди здесь, я скоро, – на ходу пообещала Надежда.

У Михаила Рувимчика выдался такой денек, что злейшему врагуне пожелаешь. Предыдущую ночь пришлось работать над копией, потому что днем неудалось выкроить достаточно времени – замучили семейные проблемы. Работатьприходилось дома, то есть в мастерской. Дело в том, что, уходя к новой жене,Рувимчик считал своим долгом кроме ребенка оставлять предыдущей жене квартиру.И сейчас с последней, пятой женой, он жил в мастерской. Это был форменныйкошмар, потому что младший ребенок Рувимчика девяти месяцев от роду едванаучился ходить, но зато очень хорошо научился ползать. Ползал он очень быстрои, по подозрениям любящего отца, не только по полу, но еще по стенам и попотолку, во всяком случае, именно на потолке Рувимчик заметил как-то следыкрошечных ручек, вымазанных в краске. Правда, жена, призванная в свидетели,говорила, что следы эти появились на потолке мастерской задолго до ее тампоявления, и если и принадлежат они какому-либо ребенку, то вовсе не ее сыну, апредыдущим Рувимчиковым детям.

Так или иначе, с девятимесячным отпрыском приходилосьдержать ухо востро. И когда под утро Рувимчик положил кисть и смежил утомленныеочи, его сын, как все малолетние мучители, проснулся по обыкновению вполседьмого утра и, выпущенный матерью поползать, выдавил все краски из запасовотца и создал на себе, на тахте и на полу удивительную цветовую композицию.Счастье, что ему не удалось добраться до мольберта, где стояла готовая копияЖибера.

Очнувшийся от сна Рувимчик чуть не стал заикой на всю жизнь,увидев маленькое разноцветное чудовище. Отмыли ребенка с большим трудом, такчто Рувимчик чуть не опоздал в Академию. Копию он положил в своем чуланчике настолик и убежал на занятия. А потом позвонила еще одна жена – не то третья, нето четвертая, – по правде сказать, Рувимчик иногда путался в счете, исказала, что у детей в садике карантин, и они сидят дома, а ей, жене, нужносрочно уходить на собеседование по поводу работы. И что если Рувимчику дорогиего дети, то он бросит все и приедет, потому что они сейчас одни в квартире.

Несчастный Рувимчик представил, как его ненаглядные дети –девочки-близняшки пяти с половиной лет – находят спички и устраивают пожар, илиножницами режут шелковое мамино платье, а заодно и пальцы, или же открываютдверь незнакомому злодею с приветливым голосом, пришел в ужас и полетел сломяголову спасать собственных детей. Копию он оставил на столике, решив незакрывать дверь чуланчика и посчитав, что если Аристархову нужна копия, то онее найдет, а с деньгами потом разберутся.

Надежда Николаевна с деловитым видом прошла холл, подняласьна второй этаж и пошла по коридору. Народа там почти не было – студенты ипреподаватели разбрелись по классам. Вспомнив Ленины наставления, Надежда безтруда нашла в углу возле лестницы маленькую дверь и отворила ее с душевнымтрепетом. Все сходилось: маленькая комнатка, посредине – пустой мольберт. Вкомнате по-прежнему никого не было, и Надежда перевела дух. Не думая, что онаскажет, если явится хозяин помещения, Надежда устремилась к столику,заваленному холстами. Долго искать не потребовалось, хотя она и сама не знала,какого черта здесь ищет. Тем не менее она с непонятным удовлетворениемобнаружила лежащую сверху картину: размер примерно шестьдесят на семьдесятсантиметров, бассейн, мозаичная плитка на полу и женщина с длинными волосами,сидящая на краю бассейна…

– Мистика какая-то! прошептала Надежда. – Вот жепроклятая картина. А что же тогда взял профессор?

Но приглядевшись, а главное, потрогав картину пальцем,Надежда поняла, что это копия – краски были совсем свежими.

«Так, – пронеслось в голове, – Лена поставилакартину на мольберт. Аристархов, очевидно, собираясь забрать копию, вошел,увидел картину, принял ее за копию, спокойно забрал и ушел. Если бы у него былобольше времени, он бы, конечно, заподозрил неладное – все-таки специалист.Сейчас я не буду думать, в чем тут дело, откуда взялась копия и почему именносейчас профессору Аристархову понадобилась копия украденной картины. Важноодно: у профессора сейчас подлинник картины из Эрмитажа, а поскольку он думает,что это – копия, то возвращать ее в Эрмитаж не собирается. Тут, в Академии, мнебольше делать нечего».

Не долго думая, Надежда свернула копию в рулон, спрятала внепрозрачный полиэтиленовый пакет и бросилась вон из мастерской, от душинадеясь, что никого по дороге не встретит.

Аркадий Западло был личностью увлекающейся. Увлекался он восновном спиртными напитками различной крепости, предпочитая те, которые горят.Чего ему только не случалось пить в своей длинной и полной треволнений жизни!Не говоря уже об обычных напитках крепостью от 12 до 96 градусов, он пил всевыпускавшиеся отечественной промышленностью одеколоны и даже, проснувшисьоднажды туманным и отвратительным утром в спальне умопомрачительной новорусскоймадам, влил себе в глотку флакон безумно дорогого французского одеколона. Нион, ни мадам не могли вспомнить, как их угораздило оказаться в одной постели, имадам так обрадовалась, когда Аркадий бесследно исчез из ее жизни, что наодеколон она махнула своей холеной рукой. Кстати, Аркадий говорил потом своиммногочисленным знакомым, что французский одеколон ему совершенно не понравился– жестковат и букет невыразительный. Наш, незабвенной памяти «Тройной», илипростенький «Саша» фабрики «Северное сияние» куда интереснее. То же самоеговорил он и о французских коньяках, жестких и резковатых, которым предпочиталармянские петербургского разлива.

Неоднократно приходилось Аркадию пить тормозную жидкость, ион с закрытыми глазами мог определить на вкус ее марку и даже модельтранспортного средства, из которого ее слили. Однажды, когда трудная творческаясудьба занесла его в Североморск, где он расписывал ромашками, васильками игероическими лицами современников столовую штаба флота, дружелюбные веселыеподводники угостили его подозрительной жидкостью, которую они извлекалипонемногу из торпедного аппарата. Жидкость была вполне сносного качества,только торпеда на учениях застряла в аппарате, и старшему лейтенанту Поползнюобъявили строгий выговор с занесением в вытрезвитель.

Короче, Аркадий Западло пил все, что льется. Тем не менеекогда ему перепали одновременно два заказа на замалевку чужих работ, и удалосьдаже от обоих заказчиков выклянчить аванс, Аркадий, как истинный ценительпрекрасного, купил литровую бутылку хорошей патриотической водки«Санкт-Петербург», и теперь взирал на нее, родимую, роняя скупую слезу умиленияи радостно облизываясь.

Аркадий стоял перед двумя мольбертами и переводил взгляд содного на другой. Мастерская, в которую его пустили на два дня, принадлежала напаях трем художникам, старинным знакомым Аркадия, и носила в узких кругахцветистое название «Валтасаровы Чертоги» – отчасти из-за огромных размеров иневероятно высоких потолков, отчасти из-за того, что официальным ее хозяиномчислился Рудик Бальтазарян.