Нужно выбрать, в каком направлении двигаться. Колебания недолгие, а перевес значительный. Я выбираю сводного брата.

Как покажет время, я всегда буду выбирать его. Однажды это принесёт мне немало огорчений и проделает в моём сердце дыру размером с лунный кратер. Но пока я свято верила, что всего лишь хочу извиниться и поддержать брата. По-родственному. По-дружески.

По-родственному? Ох, Джо. Как бы ни так…

Я волнуюсь. Ещё ни разу в жизни не волновалась так, как сейчас. Стою под дверью спальни сводного брата, но ощущение, словно перед эшафотом, а палач любовно поглаживает нож гильотины и добродушно усмехается:

— Сюда, маленькая девочка. Это будет не больно. Наверное…

Стоит признать, что я трушу. На шее под волосами выступают капельки пота. Я отчаянно и дико трушу, боясь даже постучать в дверь спальни Джеймса. Прошло уже несколько часов, а он так и не вышел из неё. За дверью стоит гробовая тишина. И меня это ужасно пугает.

Такая тишина стояла однажды за дверью спальни моего отца, когда мама ушла от нас. Она оставила записку. Я к тому времени уже могла читать, поэтому разобрала буквы, поняв только то, что мамы у меня больше нет. Есть только папа. Помню, как я побежала в его спальню. Она была заперта, а за дверью стояла гробовая тишина. Я долго стучала, сбила пальцы в кровь, облилась слезами и закатила истерику, подумав, что и папы больше нет. Он открыл дверь спустя час, а я даже икать не могла от паники. Увидев, в каком я состоянии, испугался ничуть не меньше меня. Это был единственный раз, когда он напился мертвецки и уснул. Больше такого не было, и он всегда был внимателен ко мне… Но воспоминание и сосущее чувство потери остались со мной навсегда.

И сейчас, стоя перед дверью спальни Джеймса, я испытываю то же тошнотворное головокружение, а паника сжимает сердце ледяными пальцами, мешая дышать. Я представляю всякие ужасы. Страх иррационален, и я ничего не могу с ним поделать. Он просто есть.

Стучу чуть громче.

— Джеймс, открой дверь! Пожалуйста… — Никакого ответа. — Джеймс, ты ничего не ел. Это вредно. Ты можешь помереть с голоду! — я делаю паузу и добавляю ехидным тоном, надеясь на отклик: — Если только у тебя в ящике не припрятан шоколадный батончик или парочка пончиков…

Плевать братец хотел на мои неуклюжие попытки извиниться и такие же неуклюжие попытки пошутить!

Уйти? Но так просто сдаваться я не намерена. Я осторожно ставлю тарелку с кесадильей на пол возле двери спальни сводного брата. Захожу к себе и толкаю дверь ванной комнаты. Она открыта. Но в спальню Джеймса через нее попасть не получается — он прикрыл щеколду со своей стороны. Ну и ладно… Есть и другой способ.

Я прикрепляю телефон на селфи-палку и протягиваю её в сторону окна Джеймса. Надеюсь увидеть хоть что-то, но в комнате опущены жалюзи. Ладно. Я быстро перелезаю на балкон к сводному брату. Дверь приоткрыта, но стоит на специальном ограничителе. Толкнуть его вверх тонким карандашом не составляет большого труда. Так что меньше чем через минуту я оглядываюсь в комнате Джеймса.

Сводный брат лежит на кровати. Мощное тело расслаблено. Ноги вытянуты. Глаза прикрыты. У меня захватывает дух от преступности своего дерзкого проникновения и красоты сводного брата. Он очень сильно похорошел и не оставляет ни единого шанса остаться равнодушной. Ни одного долбаного шанса на спасение. Тени под высокими скулами делают черты его лица жёстче и резче. Губы сердито поджаты. И мне больше всего на свете хочется, чтобы братец раздвинул их хотя бы в ухмылке. Я осторожно делаю шаг к его кровати. Сердце грохочет, как ненормальное. Я, должно быть, сбрендила, но осторожно сажусь на самый край, стараясь не выдать своё присутствие раньше времени.

Ни единого шороха с моей стороны. Я слышу только приглушённое дребезжание гитарных струн. Наверняка Джеймс уснул, слушая музыку, и она продолжает литься в его уши. Дыхание Джеймса спокойное и глубокое. Размеренное. Он спит. Я осторожно вытягиваю руку и касаюсь его обнажённого плеча.

Тотчас же меня словно бьёт током. Если это искра, то она убийственно сильная и мощная. Подпаливает так, что я вскрикиваю. Но мой лёгкий вскрик перекрывает сильным голосом сводного брата, подскакивающего на кровати:

— Твою мать! — Его взгляд прожигает насквозь. Сильные пальцы капканом ложатся на мои плечи, сдавливая их невероятно сильно. Джеймс встряхивает меня легонько. Я от неожиданности почти распластываюсь на нём, упершись ладонями в его грудь. Даже кожу ладоней обжигает его сильным жаром. Как пеклом ада… Едва дышу, замирая на месте. — Что ты здесь делаешь?

Голос Джеймса звучит громче, чем следует. Он чертыхается и снимает наушники одной рукой. Вторая до сих пор лежит на моём плече. Мои пальцы немного дрожат на рельефе его скульптурной груди. В горле пересыхает. Я ещё не была с парнем вот так… близко и откровенно.

Когда дружишь с парнями и общаешься с ними на равных, они быстро прекращают видеть в тебе девчонку, а видят «своего бро», пусть немного более тощего и слабого, и приклеивают мужское прозвище — Джо.

Но рядом с Джеймсом я остро ощущаю себя девчонкой. Податливой, мягкой, слабой. И, странное дело — женственной. Даже несмотря на наши пикировки и скептические ухмылочки сводного брата, я интуицией понимаю, что он видит во мне девчонку.

— Как ты попала ко мне?

— Залезла через балкон…

— Зачем?

— Ты давно не появлялся. Я не знала, что думать. И решила…

— Что ты решила? — усмехается Джеймс.

Я пытаюсь отодвинуться, чувствуя себя неловко и глупо. Но брат не позволяет мне этого сделать, наоборот, тянет меня на себя, откидываясь спиной на кровать.

Чёрт! Вот это уже совершенно ни к чему. Но не успеваю я об этом подумать, как Джеймс поступает ещё коварнее: он мгновенно меняет нас местами. Подминает меня под себя, придавливая весом собственного тела.

— Это очень плохая идея, Джеймс. Выпусти меня.

— Нет. — Его отказ звучит, как приговор. — Не отпущу. Пока не скажешь, зачем ты залезла сюда.

— Я просто хотела извиниться. Я не хотела разбивать рамку с фото. Знаю, что оно тебе дорого. Просто всё вышло из-под контроля. Если хочешь… я попытаюсь склеить. Я собрала все осколки. Честное слово! Но пока ничего не делала. Без… без твоего разрешения.

Джеймс слушает мою торопливую и сбивчивую речь. Склоняет голову набок, разглядывая так, словно видит впервые. Гнёт его тела волнует меня невероятно сильно. Чувственные пульсации заставляют тело вибрировать там, где моя кожа прижимается к его. Это сладко и немного томительно. Хочется то ли прекратить это, то ли… продолжить? Я впервые чувствую нечто подобное и не знаю, куда деваться от жара, скользящего к развилке между ног.

— Извиняешься?

— Да…

— Но не ты разбила рамку. Я сам её снёс!

— Если бы я не дразнилась, ничего бы этого не было. Ни разбитой рамки. Ни бардака. Извини…