— У Джоанны больше свободного времени, наверняка она может себе это позволить, — как можно небрежнее заявляю я и прошу: — Джо, передай мне, пожалуйста, вон тот соусник.

Наши пальцы на мгновение соприкасаются. Джоанна торопливо отдёргивает руку и бросает на меня исподтишка взгляд. Я в этот момент провожу пальцами по округлой горловине. Вперёд, назад и снова по кругу. Джоанна зависает, глядя на это безобразие широко расширенными глазами, и начинает чаще дышать. Её щёки очаровательно пунцовеют. Да-а-а-а, крошка, ухмыляюсь я мысленно, это именно то, о чём ты думаешь!

— Джеймс, ты собираешься макать в этот соус пальцы? — интересуется Шарлиз. — Если так, то оставь его себе и будь так добр, подай к столу другой соусник.

Джоанна не высиживает до конца ужина, прощается и уходит к себе. Я поднимаюсь в свою комнату практически сразу же за ней. Прислушиваюсь к звукам, доносящимся из-за стены. Сестра разговаривает с кем-то по телефону. Потом мне становится смешно от самого себя — ещё бы подключил подслушивающее устройство, блин! Надо прекращать уделять так много внимания этой девчонке. Иначе возомнит о себе невесть что…

Ничего не было, не было, не было — повторяю я про себя, собираясь на следующее утро. Мама попросила, чтобы я заехала с ней в пару мест, и обещала, что купит необходимые краски для покраски гаража Остина. Отец Джеймса мне нравится. Он кажется добродушным, но не тюфяком. Говорит мало, но внушительно и производит впечатление надёжного человека. Этим утром я избавлена от внимания сводного брата, потому что мама забирает меня с собой.

— Куда мы едем? — спрашиваю её.

— Сначала позавтракаем, а потом поедем в банк, солнышко, — бодро отзывается мама, управляя автомобилем.

— Зачем?

— Затем, что я теперь я имею возможность сделать то, что должна была делать все эти годы. — Слова ни черта не проясняют ситуацию. Скорее, запутывают её окончательно. Но я терпеливо жду разъяснений. А когда терпение закончится, задаю вопрос в лоб. — Обсудим это за чашечкой кофе, — улыбается мама. — Покажу тебе своё любимое местечко… — Припарковав автомобиль, она хватает меня под локоть и задаёт направление движению. — Кофейня Бакли. Здесь подают самый чудесный омлет и самые вкусные сырные вафли.

— Сырные вафли? — поневоле морщусь. — Это вообще съедобно?!

— Попробуй — узнаешь, — подмигивает мама и смахивает указательным пальцем невидимые крошки с кончика моего носа.

Она всегда так делала в детстве, пока мы жили вместе. А потом… потом она ушла. В новую семью. В горле появляется неприятный комок. Но я сглатываю его и пытаюсь быть дружелюбной. Мама же пытается. Вдруг и у меня получится?

Она распахивает дверь кофейни, пропуская меня вперёд. Колокольчик издаёт трель, сообщая, что появились посетители.

— Доброе утро, Шарлиз! — кричит издалека бариста. — Я придержал твоё местечко!

— Спасибо, Пол! — мама посылает воздушный поцелуй крупному мужчине в фартуке гавайской расцветки. — Мне как обычно, но в двойном размере.

— Будет сделано!

Мама указывает на столик в углу у окна. Отсюда открывается чудесный обзор на улицу и спешащих людей. Филадельфия уже кипит жизнью, и кофейня Бакли не исключение. В воздухе стоит лёгкое жужжание голосов, разносятся аппетитные ароматы.

— Ладно, признаю, что я голодна, — вздыхаю, услышав громкое урчание своего желудка.

— Тебе понравится, обещаю!

Мама выглядит радостной. Кажется, эта радость довольно искренняя.

— Пока готовят наш заказ, хочу поболтать с тобой немного. — Мама тянется через весь стол и накрывает мою руку своей ладонью. — Я по-настоящему рада, что теперь у нас есть возможность узнать друг друга поближе.

— Да, наверное, это здорово.

Я осторожно отодвигаю руку и ныряю в рюкзачок, якобы проверяя входящее сообщение. На самом деле мне просто немного неуютно от её столь пристального внимания. Я к нему не привыкла.

— Кажется, это будет сложнее, чем я себе представляла… — Улыбка мамы выходит немного грустной, но она берёт себя в руки и решает продолжить разговор: — Я должна объясниться. Ты уже довольно взрослая и должна понять. Начни я этот разговор раньше, ты бы посчитала меня просто бессердечной эгоисткой.

— Знаешь, отчасти я так думаю до сих пор, — бубню себе под нос, разглядывая розовый маникюр.

— Мы с твоим отцом совершенно разные люди. Единственное, что нас связало — это твоё появление. Каюсь, беременность была незапланированной. Но когда я сообщила о ней Энтони, он сделал мне предложение. Поставил на уши всю родню. Мы поженились… Заработки были невеликие, поэтому на няню катастрофически не хватало. Мы пытались, как могли, честно. Но были слишком разные. Я — человек практики, делец. Я просто не могла сидеть сложа руки! Дом, быт, пелёнки — это угнетало меня, потому что я не чувствовала себя реализованной.

— Вот спасибо, мамуля! Могла бы не делиться со мной откровениями о том, что я тебя угнетала!

Я комкаю салфетку и порываюсь встать, но мама останавливает меня жестом:

— Постой. Дай объясниться… Я чувствовала себя очень несчастной. Знала, что могу добиться большего, чем ведение домашнего хозяйства. В моей голове мелькали планы. И казалось ужасным, что я упускаю шанс. Но потом я укладывала тебя спать или занималась с тобой любимыми шалостями и чувствовала себя ещё хуже. Мне было совестно, что я могла подумать о другом… Это съедало меня. Выходом было бы устроиться на работу и найти тебе няню. Энтони много раз предлагали более перспективную работу — устроиться преподавателем истории в частный колледж, с хорошей оплатой. Тогда мы могли бы нанять няню, а я смогла бы попробовать себя. Но Энтони… — мама вздыхает. — Он мечтатель. Он любит своё дело и искренне предан ему. Всей душой, несмотря на грошовую оплату, несмотря на то, что в большую часть экспедиций ему приходилось отправлять за свой счёт. Он мечтатель, не желающий расставаться с любимым делом в угоду выгоде… И это начало подтачивать меня изнутри. Я с каждым днём отдалялась и чувствовала себя так, словно меня хоронят, как ту самую мумию. Я хотела обратиться к психологу, но Энтони заявил, что у него нет денег на глупости, но оказались деньги на перелёт в другую страну, чтобы принять участие в каком-то симпозиуме! — Мама взмахивает рукой и вытирает слезинки, выступившие в уголках глаз. — Бросить семью было для меня непростым решением, что бы на этот счёт ни думал Энтони. Это было сложно… Сложно оставить дочку, чтобы спасти себя. Потому что у меня началась сильнейшая депрессия и бессонница…

На мгновение мне становится жаль маму. Я ставлю себя на её место. Вдруг кто-то отберёт у меня возможность заниматься любимым делом, запрёт в четырёх стенах? Неужели семейный быт настолько сильно убивал её? Немыслимо!

— …Я уехала. Первое время мне было очень… очень тяжело. Энтони интересовался, как у меня успехи, и посмеивался, что я живу едва ли не на дне. Но потом я нашла хорошую работу, пошла на курсы дизайна и управления персоналом. Мои дела пошли в гору, я начала хорошо зарабатывать и была счастлива поделиться успехами с супругом, хоть и не было между нами любви, но была связь — ребёнок. Я хотела послать ему денег, а он… — мама ерошит волосы. — Заявил, что ему не нужны подачки и потребовал развода. Он сказал, что ни ему, ни его дочери не нужна командировочная мать и жена, отделывающаяся от семьи подачками в виде пары сотен баксов в неделю. Это было в самом начале. Я знала, что смогу достичь большего… Но мне нужна была поддержка. Энтони лишил меня её, сказав, что дома меня никто не ждёт. Требовал развода так, как не требовал ничего другого. В это же время я пересеклась с Остином. Его первая жена умерла от рака груди. Очень рано. Мы сблизились сначала по работе, трудясь над одним проектом. Потом всё переросло в нечто больше…