Как часто мы слышим безмозглых ораторов, которые клеймятженские страсти, забывая о том, что эти страсти производят искру, зажигающуюлампу философии; они забывают, что именно холодным и бесстрастным мужчинам мыобязаны рождением всех тех религиозных глупостей, которые так долгосвирепствовали на земле. И пламя эмоций спалило дотла это отвратительноепугало, это Божество, во имя которого столько глоток было перерезано в течениемногих веков, только страсть осмелилась снести с лица земли мерзкие алтари. Нодаже если наши страсти не оказали мужчинам других услуг, разве этогонедостаточно, чтобы они были снисходительными к нашим прихотям и капризам, а мык слабостям этих кретинов? Да, дорогие мои, презирайте клевету, которой люди срадостью готовы запятнать вас, наплюйте на свой позор, ибо иного он незаслуживает, привыкайте ко всему, что может навлечь на вас обвинения, умножайтесвои злодейские дела, и они дадут вам силу без страха смотреть в будущее, ониуничтожат зародыши угрызений, прежде чем те дадут всходы. Пусть вашимипринципами станут такие, которые лучше всего согласуются с вашиминаклонностями, только не надо спрашивать себя, согласуется ли это с поганымичеловеческими условностями, и не стоит упрекать себя за то, что вы не родилисьпод другими звездами, в другом краю, где подобное поведение приветствуется.Делайте только то, что вам нравится и приносит наслаждение, все прочее —ерунда. Будьте высокомерно безразличны к пустым словам: порок, добродетель —все это понятия, не имеющие никакого реального смысла, они произвольны, ихможно поменять местами, они выражают лишь то, что модно в данном месте и вданное время. Повторяю еще раз: позор и бесчестие скоро оборачиваютсясладострастием. Где-то, кажется у Тацита, я прочитала, что бесстыдство — этовысшее и последнее удовольствие для тех, кому надоели все остальные, испытанныесверх всякой меры. Я признаю, что это удовольствие сопряжено с опасностью, таккак необходимо найти средство — и очень мощное — чтобы извлечь наслаждение изэтого вида самоуничижения, из этого сорта деградации чувств, который порождаетвсе остальные пороки, ибо удовольствие это иссушает душу или, лучше сказать,лишает женщину воздуха, оставляя взамен удушающую атмосферу запредельногоразврата и не оставляя ни малейшего выхода чувству раскаяния. Последнее непросто исчезает — в нем появляются совершенно новые краски и оттенки, и вот мывидим перед собой человека, который утратил вкус ко всему, кроме того, чтоможет вызвать раскаяние, и который вновь и вновь, с тайным сладострастием,вызывает в себе это чувство, чтобы испытать удовольствие от его подавления, ипостепенно доходит до самых изощренных излишеств, и доходит до этого темскорее, чем больше нарушает закон и чем чаще насмехается над добродетелями.Преодолеваемые препятствия становятся эпизодами сладострастия, и зачастую онибольше возбуждают извращенное воображение, чем сам акт. Но самое восхитительноездесь то, что человек ощущаем себя счастливым, и он действительно счастлив.Разумеется, счастье зависит исключительно от нашей внутренней организации иможет встречаться как в высших сферах добродетели, так и в бездне порока… Этотак, но разве добродетель способна довести до сумасшествия? Разве холоднуюокаменелую душу может утешить или согреть нищенское вознаграждение, котороесулит добродетель? Нет, друзья мои, нет — добродетель никогда не принесет намсчастья. Лжет тот, кто говорит, что обрел в ней счастье — он выдает за счастьето, что на деле является иллюзией тщеславия. Со своей стороны я всеми фибрамидуши презираю, ненавижу добродетель, ненавижу настолько же, насколько в прошломбоготворила ее, и радость, которую я испытываю, постоянно попирая ее ногами, яхотела бы увенчать высшим блаженством: уничтожить ее в каждом сердце, где онаобитает. Как часто мой кипящий мозг, переполненный самыми невероятными образамии картинами, распалялся настолько, что я жаждала только од??ого — очертя головуброситься в безбрежный океан бесстыдства. Мне надо было еще раз, раз инавсегда, увериться в том, что я распутница; я хотела бы сбросить вуальлицемерия, растоптать неблагодарные клятвы, мешающие открыто заниматьсяразвратом, и сделаться самой распутной из падших женщин. Признаться, я завидуюсудьбе тех дивных созданий, которые украшают наши улицы и удовлетворяют грязнуюпохоть каждого встречного; они опускаются до самого предела деградации,погрязая в грязи и в ужасном пороке; бесстыдство — их удел, но они не ощущаютего, не ощущают ничего, кроме удовольствия. Какое это счастье! Почему бы всемнам не стремиться к этому? В целом мире нет счастливее того, в ком бьетсясердце, закаленное страстями, кто на крыльях страстей воспаряет туда, где несуществует ничего кроме наслаждения. И зачем ему ощущать что-то другое? Ах,милые мои, если бы только мы могли достичь таких высот распущенности, мыперестали бы выглядеть мерзкими грешницами! Сама Природа открывает нам врата ксчастью, так давайте же войдем в них!

Клянусь моими грешными потрохами, они отвердели! —вскричала неистовая Дельбена. — Они ожили, вознеслись в небо, этибожественные столпы, которые я трогала, беседуя с вами. Смотрите, они твердыкак сталь, и моя жопка трепещет и страстно ждет их. Идите же сюда, добрые моидрузья, ублажите ненасытный зад вашей Дельбены, в самые сокровенные глубиныраспутного чрева влейте свежие струи спермы, которая, если это вообще возможно,погасит пожар, пожирающий меня! Ко мне, Жюльетта, я хочу по капле высосать весьнектар из твоей куночки, пока наши могучие рыцари трудятся над моей попой.Вольмар пусть сядет на твое лицо, пусть вручит тебе свои прелести — лижи их,ешь их, пей их, а одной рукой ты будешь ласкать Флавию, другой — ягодицыЛоретты.

Участники, спектакля заняли свои места. Оба любовникаДельбены по очереди занимались с ней содомией, моя плоть, словно подстегнутаяизвержением Вольмар, в изобилии текла в рот наставницы, и вот, наконец, пришловремя перейти к главному — лишить Лоретту невинности.

Назначенная на роль верховной жрицы, я вооружиласьискусственным членом. Это была весьма внушительная штука: безжалостная аббатисаприказала выбрать самый большой во всем арсенале. Последовавшую за этим грубуюи сладострастную сцену я хочу описать подробно.

Лоретту поместили в самом центре. Она неподвижно лежала навысоком стуле, под ее ягодицы подложили твердую подушку; девочка лежала,опираясь на стул только задней частью. Ее широко раскинутые ноги растягивали встороны веревки, привязанные к вделанным в пол кольцам, таким же образом былипривязаны ее руки. Самая труднодоступная и интимная часть тела нашей жертвынаходилась в очень удобном положении, будто ожидая карающего меча. ПередЛореттой сидел Телем и держал на коленях ее прелестную головку, словно утешая иуспокаивая ее. Мысль отдать девочку в руки исповедника, как обычно делают сжертвой перед тем, как ее обезглавить, пришла в голову Дельбене и невероятнозабавляла хозяйку, и я поняла, что ее страсти были жестоки в той же мере, вкакой ее вкусы были извращены. Было решено, что в то время, как моя рука лишитЛоретту девственности, Дюкроз будет совокупляться со мной сзади. В комнатенаходился алтарь, стоявший рядом и чуть выше жертвенника, на котором должнабыла страдать бедная девочка, и алтарь этот был ложем нашей возбужденной докрайности аббатисы. Развалившись на нем между Вольмар и Флавией, эта хищницасобралась услаждать себя мыслью о преступлении, которое она подготовила, ироскошным спектаклем самого преступления.