– Итак… Что ты будешь делать? – спрашивает она.

– В смысле?

Мама возводит глаза к потолку, всем своим видом показывая, что мне стоило бы быть более сообразительным.

– Ты безнадежный романтик, сынок. Я наблюдала за тобой и Кимберли с тех пор, как вам было по восемь лет. Как только ты отдал ей свое сердце, никому другому не стоило и пытаться, хоть ты и доводил вас обоих до сумасшествия, – говорит она наконец. – Но из-за этого ты никогда не представлял себе свою жизнь без Кимберли. Она стала центром твоей жизни, и… в отношениях это большое давление на партнера. Слишком большое давление на человека, который еще сам толком не понял, какой видит свою жизнь.

– Мама, я…

– Просто послушай. Почему ты заказал для Кимберли этот браслет?

– Потому что я ее любил, – твердо говорю я. – Хотел показать ей, как сильно я ее люблю. – Мама молча смотрит на меня, выгнув бровь, словно ждет продолжения. Я длинно выдыхаю и отвожу глаза, медленно складываю пару штанов. – И… потому что я понимал, что между нами что-то не так. Я думал, браслет напомнит ей обо всём, что мы вместе пережили, покажет, что вместе мы можем всё исправить.

Мама кивает.

– Ты всегда пытался улаживать разногласия, вместо того чтобы задуматься об их причине. Трудно построить что-либо, если фундамент треснул. – Она берет из корзины очередную рубашку. – Это не значит, что вы двое друг друга не любили. Просто, возможно, вы двое не были на одной волне.

Не были на одной волне. Иногда, когда мы ссорились, у меня действительно складывалось впечатление, что мы говорим о разных вещах. Я вспоминаю тот злополучный вечер и наш с Кимберли разговор в машине. Слышали ли мы друг друга, или каждый говорил о своем?

Сколько раз мы говорили, не слыша друг друга, и даже этого не понимали?

– Ты всегда думал, что Ким будет частью твоей жизни, но тебе нужно жить самому. У нее больше нет права голоса. У тебя впереди много дней, и все они могут стать такими, как сегодняшний: будешь сидеть и складывать белье на пару со своей любящей, преданной матерью… – Она складывает рубашку, а я замираю, держа в каждой руке по непарному носку. – Или ты можешь попытаться жить своей жизнью без Кимберли, позволить себе жить по-настоящему. – Мама смотрит на меня. – И посмотреть, куда тебя занесет ветер.

Я улыбаюсь, какое-то время молчу, складываю пару джинсов. Ким сказала то же самое, почти слово в слово. Кимберли хотела посмотреть, какой станет наша жизнь, если мы разойдемся.

Она всё понимала. И моя мама это понимала.

Только я один долгое время был упрямым болваном.

На этот раз в голове у меня проясняется. На этот раз… возможно, я понимаю.

И с этим пониманием приходит осознание, что Сэм был одновременно прав и неправ.

Мы должны помнить Кимберли, и… Что ж, я не смог бы забыть ее, даже если бы захотел. Она впечаталась в каждую клеточку моего тела, благодаря ей я стал тем, кем стал.

Но больше мы с Сэмом не можем топтаться на одном месте без нее, не можем остановиться и перестать жить.

Теперь каждый из нас должен жить самостоятельно.

– Мы с Марли говорили о том, чем я мог бы заняться в будущем, раз уж футбол теперь не для меня, – медленно говорю я. У мамы мгновенно загораются глаза. – Как думаешь, из меня получится хороший спортивный обозреватель? Я тут подумал, что мог бы подучиться, пройти стажировку или еще что-то в этом духе.

– Думаю, из тебя получился бы прекрасный спортивный обозреватель. – Мама улыбается. Я не видел ее такой счастливой, с тех пор… с тех пор как случилась авария. – И, думаю, тот, кто помог тебе двигаться дальше – очень хороший человек. Большая удача, что рядом с тобой появился такой человек.

Она берет стопку полотенец, встает и говорит, обернувшись через плечо:

– Полагаю, мне придется найти себе другую компанию для стирки.

На следующее утро я складываю вещи Кимберли в коробку и несу ее наверх. Мама идет за мной по пятам, осторожно придерживает меня за руку, когда я выхожу в коридор.

– Ты уверен, солнышко? – спрашивает она, вглядываясь в мое лицо.

Я киваю, уверенно встречаю ее вопросительный взгляд.

– Уверен.

Мама крепко меня обнимает, и я обнимаю ее в ответ. Мне это нужно, чтобы начать двигаться вперед, что бы я ни собрался делать: продолжить обучение, выяснить отношения с Сэмом или… еще что-то.

Мне не хочется хранить воспоминания о том вечере, мне нужно избавиться от чувства вины. Нужно принять тот факт, что Кимберли здесь нет, и вещи в коробке мне ее не заменят.

Осторожно касаюсь ладонью крышки коробки, прощаясь, потом передаю коробку маме – она вернет вещи родителям Кимберли. Как только мама отворачивается, я чувствую, что браслет с подвесками оттягивает мне карман. Последнее напоминание о том злосчастном вечере.

Не думал, что смогу с ним расстаться.

– Подожди, – говорю я и достаю браслет. Металлические подвески звякают друг о друга. Отдавать украшение больно, но я аккуратно кладу его в коробку, и у меня с души словно падает тяжелый камень. Впервые за четыре месяца я могу вздохнуть полной грудью.

Несколько дней спустя я лежу на траве и смотрю, как солнечные лучи просачиваются сквозь кроны деревьев, а перед глазами у меня танцуют сияющие блики. В полдень мы с Марли встречаемся, чтобы покормить уток, как делаем обычно, теплая погода конца сентября ведет нас к вишневому дереву, его лепестки теперь поблекли и стали серовато-белыми.

– О чем ты думаешь? – спрашивает сидящая рядом со мной Марли.

– Просто… – Я глубоко вздыхаю. – Сэм…

Разговор с мамой помог мне многое понять, но от этого наши с Сэмом отношения не улучшились. Я до сих пор не придумал, как мне поговорить с ним обо всём.

Поворачиваюсь и смотрю на Марли: солнечный свет окрашивает ее лицо в золотой оттенок, делая карие глаза еще ярче, а зеленые крапинки в радужках еще заметнее. Она тянется к моему лицу, и мне становится любопытно, каково это: ощутить ее прикосновение.

Однако вместо того чтобы дотронуться до меня, Марли срывает растущий в траве между нами одуванчик и нюхает его. Меня охватывает чувство вины, но быстро проходит, словно ему лень напрягаться, и оно предпочитает отступить. Возможно, я тоже не хочу бороться. Но лицо Сэма, искаженное горечью и обидой, не выходит у меня из головы.

– На этой неделе мы поругались. Я… С тех пор как умерла Кимберли, я был Сэму плохим другом. Не был с ним честен… – Перевожу дух и длинно выдыхаю. – Я даже себя обманывал.

– Тяжело осознавать, что портишь другим жизнь, да? – говорит Марли. Ее лицо становится печальным.

Я приподнимаюсь на локте. Для Марли нелегко откровенничать. Она замечает мою реакцию и слабо улыбается.