спать уляжется. Толку ее ждать? Давайте все к столу! Придет – положим ей кусочек, какие проблемы-то?

Они усадили Катю за стол, зажгли на торте большую свечку-фонтан, погасили свет и хором спели «С днем рожденья тебя!». Вика самолично отрезала Кате огромный кусок.

– Только попробуй не съесть весь! – поддразнивала она. – Этот торт заряжен на счастье и удачу!

Катя старательно ковыряла ложкой остатки десерта, когда зазвонил ее телефон, заряжавшийся на письменном столе.

– Мама! – провозгласила Вика, метнувшаяся за телефоном. – Сейчас поздравлять будет!

– Алло, привет, мам! – Катя быстро прожевала бисквит и запила большим глотком чая. – Не, я не плачу, я торт ем!

Чтобы не мешать остальным, она накинула на плечи новый шарф и вышла в коридор.

– С днем рождения, Катюшка! – Мамин голос показался каким-то надтреснутым. – Как отмечаешь?

– Я в общаге тортик ем, – радостно объяснила Катя. – Мне девчонки купили! Представляешь, я даже не ожидала, прихожу с дежурства, а тут…

– Ну хорошо, молодец. – Мама как будто не слушала ее. – А у нас тут с Максюшей новые проблемы. Представляешь, оказывается, он всю третью четверть в школу не ходил! Вот так. Вообрази себе только! Я ему с утра сосисочки варю, яички, бутербродики собираю. А он позавтракает, скотина, и уходит куда-то! На уроках не бывает! Сказал классной, что я заболела и ему надо за мной ухаживать. Она сегодня мне позвонила, говорит: «Алена Викторовна, я все понимаю, но как он будет ОГЭ сдавать, когда на нем весь дом? И готовить ему надо, и убираться, и кур кормить!» Каких кур, Катюш? Ну вот каких кур? Мы живем в многоэтажке! Она у них новая, классная-то, вот он ей и навешал лапши. «Синяки у него под глазами, пожалейте вы ребенка», – говорит. А я его не жалею? Он возвращается – и сразу за эти свои онлайн-бои! Куры у него! Господи, Катька…

Катя стояла в коридоре, прислонившись к своему любимому подоконнику, и думала совсем не о том, что говорила ей мама. Ей вдруг стало скучно и тоскливо, как будто и впрямь нужно сейчас идти в эту ветреную темень за окном, где-то готовить что-то кому-то чужому, убираться у него в доме, кормить кур… Неужели она, Катя, не заслужила от мамы хотя бы десятой части того внимания, которое вечно достается Максу? Она тут же пристыдила себя за эти мысли и постаралась сосредоточиться на маминых словах.

– …Не знаю, говорить ли ему, Кать. Он же злой такой стал, ему слова поперек не скажи! И взгляд у него… Я аж боюсь. Ударит ведь, ударит, Кать! Я уже и бабушку твою помочь просила, а она отказала мне. Представляешь? Отказала! И голова у нее не болит про нас. Вот кому мы нужны? Говорит, с сердцем у нее плохо. А как у нее может быть с сердцем плохо, если ее месяц как из больницы уже выписали? Все у нее хорошо с сердцем, Кать, просто не хочет она в наши проблемы влазить. Макс ведь ей неродной. Тебя она любит, а Максюшу нашего…

– Мам, она ведь и так много с Максом помогала, – запротестовала Катя. Ей не нравилось, когда мама начинала упрекать бабушку.

– Ой, помогала, – отмахнулась мать. – Вот с тобой да, с тобой помогала. Ты и выросла у меня другая – ответственная, досмотренная. Досмотрели за тобой. А за Максюшей недосмотрели – вот и мучается он теперь…

– Это не он мучается! – выпалила Катя, не сдержавшись. Ладони вспотели и дрожали – не выронить бы телефон. – Это мы мучаемся! У меня сегодня день рождения, а ты мне опять про Макса! Весь Новый год, все Рождество про Макса! Мам, я же тоже живая!

На другом конце воцарилось молчание.

Потом мама медленно проговорила:

– Не ожидала от тебя, дочь. Матери поддержка нужна. У кого мне еще ее просить? Андрей мой давно умер, Ванька бросил нас, Зоя твоя Михайловна, вон, тоже отвернулась. Теперь и ты мать предаешь.

– Мам, я никого не предаю, – слабо возразила Катя, холодея от нарастающего ужаса.

– Предательница ты, – горько подытожила мама. – Уехала от нас, а могла бы сейчас семье помогать. Тогда, может… Да что теперь говорить. С днем рождения, Екатерина. Будь счастлива.

– Мам, я…

В трубке послышались короткие гудки. Катя положила телефон на подоконник и прислонилась лбом к стенке. Пальцы рук противно кололо мелкими иголочками, лицо горело, сердце стучало так, будто она только что пробежала стометровку. «С днем рождения, Екатерина».

Катя впервые сильно, по-настоящему поссорилась с мамой. Они ругались и раньше, конечно, но предательницей ее назвали впервые. Больше всего ей сейчас хотелось лечь на кровать и разрыдаться. Но ведь в комнате гости, праздник – ее праздник… Нужно успокоиться, она позже подумает о маме, нельзя в таком состоянии к людям…

Какой-то неожиданный звук выдернул Катю из ее мыслей. Она резко обернулась. Из туалета вышла Леночка. Мокрые пряди волос прилипли ко лбу, по футболке расплывались капли воды.

– Лен, – Катя постаралась, чтобы ее голос звучал ровно и приветливо, – ты умывалась? Пошли в комнату, там уже тортик порезали.

– Я… потом, – уклончиво сказала Леночка, и Катя с удивлением узнала тот напряженный тонкий голос, которого ни разу слышала за эти две недели. – Там запах такой… голова болит…

– Ой, Лен, прости, – встрепенулась Катя, – это мне Вика крем для рук подарила. Мы сейчас все проветрим! Я не думала, что он такой вонючий и что тебе от него плохо станет.

Леночка не ответила. Ее взгляд был направлен куда-то вниз и вбок. Она нервно мяла в руках край футболки, и Катя заметила, что бледно-розовый лак на ногтях некрасиво облез. Похоже, Леночка не собиралась поддерживать новый модный образ, придуманный для нее Еленой Алексеевной, да и просто ухаживать за собой тоже. Волосы в беспорядке свисали на глаза, та же черная футболка, что и две недели назад, теперь была заляпана зубной пастой, джинсы вытянулись на коленках и пропахли навозом. «Она вообще не переодевалась с тех пор, как приехала», – запоздало сообразила Катя. А ведь точно же: она за это время с ними даже ни разу в прачку не сходила!

– Ты подожди здесь, – сказала Катя, забирая с подоконника телефон. – Я сейчас проветрю и тебя позову!

Она зашла в комнату. Вика радостно подскочила ей навстречу.

– Вик, тут Леночке плохо. – Катя придержала дверь ногой, чтобы та не закрылась. – Надо, наверное, сворачиваться. Ей от запаха нехорошо стало, она сейчас ляжет.

Вика закатила глаза.

– Кать, ей все время плохо, – скучающим тоном возразила она, разглядывая лампочку под потолком. – Ну давайте тогда вообще ничего не делать. Давайте все ляжем жопой кверху и будем страдать. Не надо тортиков, шариков. Мыться, кстати, тоже не надо, а то вдруг ей от запаха мыла поплохеет? Ей вот пофиг на то, что нам неприятно, между прочим. Она зубы не чистит, одежду не меняет и в душе, кажется, не была с тех пор, как приехала. Не учится, не прибирается – только ест да спит. А тут, видите ли, кремом запахло – и у нее сердечный приступ. А Надя, между прочим, с ней за одной партой сидит и ароматами наслаждается…

– Вик, – предостерегающе сказала Катя, открывая форточку, – она может услышать.

– А мне пофиг, что она там услышит! – выкрикнула Вика, и лицо у нее стало совсем детским, обиженным и разозленным. – Вот и пусть слышит! Есть правила общежития! Если не хочет их соблюдать – пусть валит обратно в свой свинарник! А если Лен Лексевне все окей, то пусть забирает ее к себе в квартиру! Больная она, не больная… Я не подписывалась жить в каком-то лазарете! Я просто хотела… хотела праздник устроить, а теперь, оказывается, опять все не так сделала! Леночке не угодила!

– Вика, – примиряюще произнес Мишка, поднимая обе руки. – Вика, послушай. Мы можем забрать тортик и пойти на кухню. Или лучше ко мне. У меня только один сосед, двоих отчислили после сессии. А Лена пусть ложится, раз ей плохо. Зачем насиловать человека?

Как ни странно, Вика от этих слов почти сразу успокоилась.

Шмыгнув носом, она сказала:

– Давай, Миш. Все берем свои кружки и идем к Великанову. А то на кухне еще набегут, придется торт на сто частей резать. Миш, захвати там вино из холодильника!

Катя задержалась в комнате, вытирая со стола. Когда шаги Мишки, Вики и Нади затихли на лестнице, она выглянула в коридор и поискала взглядом Леночку. Та все еще стояла возле Катиного подоконника и смотрела в окно. «Что она там видит, кроме своего отражения? – удивилась