– Гау, – сказал Питт.

Пациент отмолчался.

Я повернулась и пошла в дом, мечтая рухнуть в кроватку и забыться сном, хотя бы чуть менее кошмарным, чем текущая действительность.

С треском задернув занавесочку, символически отделяющую спальный закуток от комнаты-гостиной, ныне пониженной в статусе до ночлежки, я бухнулась на кровать и закрыла глаза.

– Спи, моя радость, усни! – заботливо напел мой здравый смысл. – В доме погасли огни! Тело тихонько лежит! Мишка за телом следит!

– Спать! – сказала я, требуя прекратить концерт.

Внутренний голос просьбу понял и заткнулся.

Зато возник внешний голос.

– А белье? – громким шепотом спросил он.

– Предпочитаю спать голой, – пробормотала я уже в полусне.

– Всецело одобряю, – внешний голос стал громче, потому что его источник приблизился. – Могу помочь раздеться.

– Караваев! – Я со стоном разлучила голову и подушку. – Чего тебе нужно?

– Во-первых, постельное белье…

– В комоде под образами.

– Во-вторых, мне нужен ужин.

– Хорошо рифмуешь, – машинально похвалила я. – Где-то во дворе лежит коробка, а в ней половина пиццы, найди ее…

– Поздно, пиццу уже нашел твой пес.

– Тогда сделай себе омлет и чай. Яичный порошок, сухое молоко и чайная заварка в банках на столе у плиты, вода в колонке во дворе, удобства, кстати, там же…

– Спартанка ты, Люся! – Занавеска прошуршала, оповещая меня об уходе Караваева.

– Амазонка, – поправила я и тут же уснула.

Разбудил меня волшебный запах кофе.

– Зая, мне капучинку! – попросила я, спросонья вообразив, будто лежу в своей постельке, а Петрик колдует на кухне у кофемашины.

– Держи, – с моей протянутой рукой состыковался картонный стакан.

Я машинально взяла его, автоматически отхлебнула, оценила безупречный вкус заказанного напитка, открыла глаза и одобрительно посмотрела на украшающий стакан знакомый логотип кофейни.

Через секунду до меня дошло:

– Караваев! Откуда кофе?!

– Я позвонил водителю, он привез, – донеслось из гостиной. – Есть еще свежие круассаны и большой сэндвич с салями, могу им с тобой поделиться…

– Поделись со мной лучше информацией! – Я встала с постели и свободной от стакана с кофе рукой отдернула занавеску так решительно, что оборвала пару колец. – Расскажи, почему ты не уехал со своим водителем, а продолжаешь сидеть тут, у меня? Доставка на личном транспорте решила бы вопрос с зеленой мордой!

– Ни в коем разе! Я не смог бы пройти к себе в квартиру мимо дежурной консьержки, это чувствительная пожилая женщина со слабым сердцем! – Караваев решительно помотал головой, и с его мокрых волос во все стороны полетели сверкающие капельки воды.

Похоже, Мишаня принял водные процедуры у колонки во дворе. Интенсивность цвета зеленой морды это, впрочим, ничуть не уменьшило.

– К тому же я тоже хочу знать, кто этот подозрительный товарищ и что ему нужно было в твоем огороде. – Караваев ловко перевел стрелки на ушибленного типа.

– Как он?

Я подошла поближе к раскладушке пациента-арестанта.

– Спал как убитый, но еще живой, – неизящно, но лаконично выразился добровольный надсмотрщик. – По-моему, даже очнулся, но притворяется бессознательным. Видишь, ресницы дрожат.

– Эй, там, на раскладушке! – позвала я недобрым пиратским голосом. – Тебе не уйти от ответа, так что прими свою суровую судьбу достойно, а не ерзая, как червяк!

– Люся, по-моему, он хочет пи-пи, – подсказал мне Караваев.

– Пи-пинка хорошего? – предположила я и несильно пнула раскладушку.

Ой, как взвился с нее пациент! Как совсем здоровенький!

Вскочил и заплясал в классической позе футбольного защитника.

– Во двор и налево, там увидишь! – поймав его искательный взгляд, сочувственно сказал Караваев.

Больной, который уже явно здоровый, признательно кивнул и вымелся из домика.

– То есть пыток не будет, – понял мой здравый смысл.

– Хоть проследи, чтобы он не утек, – вздохнула я.

– Весь не утечет! – Караваев подхватил с пола незабвенную алую авоську-самоубиванку и, покачивая ею с прозрачным намеком, тоже вышел.

Я цапнула со стола круассан и встала в дверном проеме, держа в поле зрения весь двор.

Мишаня из деликатности занял позицию не под самой дверью уборной, а в паре метров от нее, но так, чтобы перекрыть пациенту-арестанту стратегическую тропинку к пролому в заборе.

Я тоже бдила, не собираясь расставаться с незваным гостем раньше, чем он отрекомендуется и объяснится.

Гость же, закончив свои дела в домике неизвестного архитектора, выступил из него со светлой улыбкой и вежливыми словами:

– Доброе утро! Подскажите, а где это я?

Мы с Караваевым переглянулись.

– Начнем сначала, – качнув авоськой, предложил Мишаня как более терпеливый. – Ты кто такой?

– Я… Эм-м-м…

– Эммануил? – подсказала я, хотя на Эммануила товарищ был не похож.

– Правильный Эммануил должен идти по жизни в лаковых туфлях и смокинге, – охотно согласился со мной здравый смысл. – А на этом шмотье с китайского вещевого рынка.

– Я не знаю, – неправильный Эммануил развел руками. – Не помню!

– Не помнишь, кто ты? – прищурился Караваев. – То есть спрашивать, откуда ты и зачем, тем более бесполезно?

– А вы меня не знаете? – с надеждой спросил этот, который… Ладно, пусть пока будет Эммануил. – Раз я тут, у вас, значит, родственник или хотя бы знакомый…

– Парень, посмотри на меня. По-твоему, мы с тобой похожи? – фыркнул Караваев.

– Не знаю. У вас лицо зеленое. У меня тоже? – Эммануил пощупал свою физиономию.

Я вспомнила, что он не вымыл руки после уборной, и скомандовала:

– Миша, полей ему, пусть руки помоет, нам тут только кишечных инфекций не хватало вдобавок к амнезии!

Караваев послушно покачал рычаг колонки.

Эммануил освежился.

Оба уставились на меня, явно ожидая дальнейших распоряжений.

– Что? – Я сама не придумала, о чем бы распорядиться. – Эммануил, иди в дом, на гвоздике за дверью висит полотенце. Миша, на минутку…

Я придержала Караваева во дворе, чтобы разделить с ним ответственность:

– Я говорила, надо было выбросить его еще вчера! А теперь что с ним делать?

– Я могу вызвать водителя и отправить парня в больницу, но там непременно поинтересуются, как он получил свою травму. Тебе оно надо?