– Хорошая мысль. – Я посмотрела на собеседника с невольным уважением. – А почему Эмма? Это же женское имя.

– Потому что другие уменьшительные варианты годятся еще меньше. Эмо – странного вида чудики, а Эму – вообще страус. Или ты можешь придумать, как еще сократить Эммануила?

– Маня, – брякнула я, не подумав. – Ой, нет, ты прав, тогда уж лучше Эмма…

– Я всегда прав! – Караваев назидательно воздел перст.

– И скромен, – кивнула я.

– И щедр, – добавил он. – В связи с чем предлагаю тебе вместо красной пролетарской авоськи-по-башке-давалке взять мою простую, элегантную и ничем пока не скомпрометированную сумку для ноутбука.

– Ты уже и ноут свой сюда припер?!

– Конечно, его мне еще утром водитель привез вместе с кофе и сменной одеждой.

– Ну, ты жук колорадский! – невольно восхитилась я. – Это ж прямо какой-то рейдерский захват получается!

– Классический, – улыбнулся Караваев.

Рассияться тихой гордостью ему помешал громкий шум во дворе.

– А-а-а! – заорал там наш Эмма, промчав мимо открытой двери со скоростью своего тезки-страуса.

За ним размытой рыжей молнией проскочил пес Брэд Питт. Где-то вне моего поля зрения они встретились, и, судя по воплям и рычанию, встреча явно прошла не в теплой, дружественной атмосфере.

– Не водопроводчик и не собачник, – задумчиво рассудил Караваев.

И встрепенулся:

– Давай свои инструменты, продолжим тестирование.

Я даровала ему высочайшее соизволение на раскопки в сарае и использование всего найденного в мирных целях. В именьице накопилось множество дел, требующих приложения умелых рук, а у Мишани, я уже поняла, фантазии и предприимчивости хоть отбавляй, так что Эмму явно ждал затяжной содержательный квест в стиле «Трудовой лагерь “Зорька”».

Я оставила феерическую парочку «Караваев-Шрэк и Эмма-с-амнезией» на стадии подготовки к латанию дыры в штакетнике. Собственно, через нее я и вышла со двора: дыра была и ближе, и просторнее, чем злокозненно ощетинившаяся колючками калитка.

Уже шагая по проселку, я услышала позади звук молодецкого удара и истошный поросячий визг, без паузы перешедший в мужественный человеческий мат. Ругались на два голоса. Караваев костерил косорукого Эмму, тот просторно крыл свою суровую судьбину.

– И не столяр, и не плотник, – понятливо сказала я, умеренно порадовавшись тому, что еще пару вариантов профпринадлежности Эммы решительно вычеркнул из списка один-единственный удар молотка по пальцам.

До театра я добралась без происшествий, но Маню на рабочем месте не застала – у нее был выходной, чему я только порадовалась. Маня непременно стала бы выпытывать у меня подробности вчерашнего маскарада, а мне не хотелось смущать ее рассказом о моих сложных взаимоотношениях со следствием по делу о пропавшем скифском золоте.

В присутствии Маниного сменщика Антона я выгрузила на подоконник гримерки казенное барахлишко, забрала свои собственные вещички и откланялась.

Все, никаких других дел у меня не было.

Хотя…

– Ба Зина настаивала на твоей встрече с ее лучшей подругой, – напомнил мой здравый смысл.

– С которой? – задумалась я.

В последние годы лучшей подругой бабули была клюка из кизилового дерева с инкрустацией серебром. Этим великолепным дрыном Ба Зина пользовалась столь же изобретательно и виртуозно, как придворные дамы – веером. Не было такой тонкой эмоции, такой глубокой мысли или энергичного императива, какие бабуля не могла бы метко выразить и адресно передать по назначению с помощью своей клюки.

Однако я сомневалась, что в письме Ба Зина говорила именно об этой подруге дней своих суровых. Тем более что на волшебную клюку еще при жизни бабули алчно зарился мой двоюродный дед Павел, сделавшийся после инсульта огорчительно косноязычным и страдавший от нарочитого и демонстративного непонимания его потребностей окружающими. Клюка в сочетании с небольшим мастер-классом от автора методики – Ба Зины – обещала решить его проблему вернее, чем самый дорогой логопед. Поверьте знающему человеку, мало что так быстро учит вежливости, как внезапная подсечка крепкой палкой, мгновенно повергающая обучаемого в глубокий книксен с переходом в земной поклон.

– Пожалуй, Ба имела в виду Ираиду, – высказался мой здравый смысл.

Ираида Агафоновна Фунтикова много лет состояла при Ба Зине кем-то вроде наперсницы. То были какие-то странные, на мой взгляд, отношения, потому что стихи и проза, лед и пламень не столь разнились меж собой, как Ба Зина и Ираида.

С Ба Зины в любой момент можно было писать парадный портрет вдовствующей королевы, тогда как Ираида без всякого грима и зубрежки текста была бы идеальна в роли типичной торговки с Привоза. «Зина, хто тебе делал эти парикмахерские кудри, он разве не знает, шо благородная седина давно не в моде, тогда как обыкновенная синька легко и недорого превращает пенсионерку в красавицу Мальвину?» – бестрепетно спрашивала она нашу старую королеву, внутри монаршей семьи на веки вечные узурпировавшую статус иконы стиля. И дерзкие речи, за которые всем остальным моментельно прилетело бы по спине кизиловым скипетром, в случае Ираиды вызывали у Ба лишь добродушную улыбку.

Лично я не поддерживала связи с лучшей подругой бабули, встречаясь с ней очень редко и всегда на территории Ба Зины. Но я же удачно присвоила мобильник родной старушки, а в нем имелся нужный контакт!

Я позвонила по номеру, обозначенному как «Ираюша», и прослушала автоматическое сообщение: «Телефон вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

– Значит, звонком не обойтись, придется к ней ехать, – посетовал мой здравый смысл.

– Куда? Я же не знаю адреса, – проворчала я.

– Знала, но забыла, – поправил меня здравый смысл. – Помнишь, как-то Ба Зина попросила тебя отвезти Ираиде крыжовниковое варенье? Ты тогда поленилась ехать и отправила банку с таксистом, назвав ему нужный адрес.

– Точно! – я вспомнила. – А адрес мне бабуля сказала по телефону, и я записала его… Вот черт!

Ираидин адресок я под бабулину диктовку записала на специальной доске в квартире Вадика.

Сию занятную традицию в незапамятные времена завел еще папа моего бывшего – я не была с ним знакома, но не сомневалась, что педантизм и въедливость Вадик унаследовал именно от него. Вадикова муттер была особой легкомысленной и имела обыкновение записывать важную информацию, полученную по телефону, не отходя от аппарата – прямо на обоях в коридоре. Вадиков фаттер цивилизовал этот процесс, повесив в прихожей рядом с телефоном специальную пробковую доску. С тех пор и, я уверена, по сей день на нее кнопками крепятся листы писчей бумаги, по мере заполнения переходящие в архив. Они нумеруются, дополняются указанием временного периода, на протяжении которого производился сбор информации, в хронологическом порядке помещаются в специальную папку и так хранятся на всякий пожарный случай, думаю, вечно.