Аллистир вбежал за мной, и я услышал, мутнея сознанием, еще один выстрел и яростный крик некроманта. Затем, опершись на стену, с усилием поднял тело и, шатаясь, пошел навстречу тому, кто убил его.

Лицо убийцы было разбито в кровь, а мотоциклетный шлем валялся на полу. Там же чернел отброшенный пистолет. С каждым ударом голова дергалась. Аллистир крепко держал убийцу за горло, подняв одной рукой над полом, а другой размеренно наносил удары. Его кастет вымок в крови.

– Стой, – прохрипел я на таррванийском.

Аллистир остановился и беспомощно повернулся ко мне, а затем бросил парня на пол. Тот закашлялся, размазывая по лицу кровь, а потом его вырвало.

Мальчик был, без сомнения, мертв – лужа крови растекалась под его комбинезоном, расцветая красным цветком. Казалось, что он спит. Если бы не эта гребаная дыра в миленьком личике.

– Закон… порядок… и честь! – откашлявшись, выплюнул парень вместе с осколками сломанных кастетом зубов.

Я тяжело дышал.

Его надо допросить.

– За императора и Таррванию, – сказал он, резко поднимаясь и выхватывая кинжал из-под куртки.

Аллистир дернулся, но одним движением я вонзил клинок в сердце убийцы и, схватив его за куртку, провернул меч. Тело, не поддерживаемое волей живого, рухнуло на пол, соскользнув с меча. Я стряхнул кровь.

Такой же мертвый, как и принц Таррвании.

– Это была его последняя смерть, – глухо ответил я и не смог остановить поток пепла из глаз.

Молния разделила небо на несколько тысяч миров, а затем гром обрушился на нас, умерщвляя все звуки вокруг.

Двадцать седьмая смерть, Александр.

Глава 8

Оссаклы не просто опасны. Уровень угрозы, если они нападают стаей, чудовищный. Глаза у них льдисто-голубые, движения мягкие и приятные, а скорпионий хвост – смертелен.

Из походных записей Эжена де Мораладье

918 год правления Астраэля Фуркаго.

Вечные пустыни – Северная крепость

Эжен

В бурю можно было и не попасть. Держаться намеченного направления – карты-то у нас были. Идти по южному краю пустыни, но не доходить до побережья, чтобы нас не сцапала наверняка отправленная погоня – старшие стражи и учителя муштровали нас несколько лет назад так, что даже самый хилый страж ночью мог определить направление севера и юга. Да за две недели пути добраться до Шаффола, владений дома а-Клахан, – и нанять корабль до Северного предела. Снаряжение мы подготовили заранее, на случай, если придется спешно бежать из города.

Но все пошло наперекосяк после смерти принца. Шантов, тяжеловесных трехрогих тягловых скотин, на которых обычно и перебирались через пустыни, подрали ночные звери, а мы еле отбились от нападения оссаклов – песчаных дев смерти, которые заставили нас отклониться от намеченного курса и, следовательно, зайти глубже в пустыню.

Палящая жара изматывала, а холодные ночи заставляли нас теснее жаться друг к другу – разжигать огонь было нельзя, чтобы вновь не привлечь оссаклов.

А на пятый день разыгралась буря.

Я вздохнул, подпирая голову руками. Рана на локте отозвалась ноющей болью, но я желал этой боли. Возможно, привык – только она помогала мне не свихнуться за пять лет заточения. Доказывала, что я еще жив и моя миссия не провалена.

Когда-то доказывала.

Буря, словно голодное животное, отчаянно выла за плотной тканью палатки. Эйд и Каро лежали рядом. Неровное тепло клубилось в воздухе, разлеталось кусочками дыхания, удушало.

По телу прошла легкая дрожь.

Пока мы двигались, что-то решали, отголоски произошедшего лежали где-то на дне, прикрытые разгоряченной кровью, разговорами и планами, тренировками и действиями, гребаными действиями.

Эйд на привалах спокойно вязал узлы, но мне явственно чудилось, как веревка стягивается на шее принца. Каро молча чистил кинжалы.

Я старательно упражнялся, восполняя потерянные годы, – мышцы постепенно крепли, наливались силой, но до прежней формы я дойду только через полгода упорных тренировок.

Бури в вечных пустынях могли убить неподготовленного путника – длились они от часа до двух-трех дней. Мы сидели в этой клятой богодраконами палатке почти сутки. Обездвиженные, скованные мыслями.

Обязательный доклад был отправлен немедленно после того, как мы убедились, что оторвались от погони. Все, что нам пришло в ответ:

«Северная крепость ожидает прибытия отряда».

Доходило медленно, но отчетливо горько. Принц убит, все видели, что сделали это светлокожие таррванийцы. Война неизбежна. Кровопролитная и долгая. Оставался крохотный шанс, что дипломатические переговоры увенчаются успехом, но между нашими странами было слишком много расхождений в вопросах территории.

Но зачем все это Костералю? Неужели он думает, что Сожженных земель не коснется дым войны? Или это не Костераль, а сам Исметр хочет войны?

Каким-то образом нашего главного специалиста по ядам, нашего талантливого хайфо завербовали враги. Но как? Сыворотка, конечно, со временем ослабевает, но для того чтобы переступить через приказ, нужно полностью отменить ее действие.

А для этого нужен алхимик, неподконтрольный Бастарии. Алхимик, чьи знания сопоставимы со знаниями Мастина. Алхимик…

Мысль перетекла дальше – в нападении на Бастарию был виноват Костераль.

– Командир Эйд, в Северную крепость посылали отчет о нападении некромантов?

– Сразу же. Мы немедленно отправили подрывников, после того как изучили отчет.

– А сколько хайфо было убито?

– Ты полагаешь, нашего друга Терри освободили от клятвы? – тихо спросил Эйд. – Эти мысли преследуют меня с того момента, как Терри приставил нож к моему горлу.

Казалось невозможным ранее, но все невозможное рассыпалось на глазах. Асира – ликарилас, Терри – предатель.

И Мастин, получается, тоже. Хотя мы полагали, что крысами были только Вильям да старшина.

И крысы, в итоге, просто сожрали друг друга.

Каждый в этом мире стремился к силе и власти, прекрасно понимая, что за ними стоят лишь кровь и разрушение. Но это сродни карточному домику, каждый ярус в котором выкладывает одна из «рук» империи. Стоит только руке дрогнуть или ослабнуть, как домик рассыпется.

Одно я знал точно – пока на троне сидит фальшивая императрица, нет покоя Таррвании. Астраэль Фуркаго, да воссияют дни его жизни, единственный законный правитель. Оспаривать его решения – значит подпадать под измену и «шатать» домик.

Такова моя правда. И я не мог подвергнуть ее сомнению. В конце концов, все вели войну за свои убеждения.

– С проклятых земель выбрались, а неба все равно не видно.

– А?

– Ничего, – мотнул головой Каро. Его хриплый голос отразился от стен палатки. – Задрался я.

Что-то в его голосе прозвучало неправильно. Какая-то нотка, что-то надтреснутое и сломанное. Как в подстреленной птице, раз за разом упорно пытающейся взлететь, а потом складывающей крылья и камнем падающей вниз.

Я чувствовал нечто