— Честное слово, нет. — Он сел напротив. — Ну, немножко… Этоне совсем тетя. Это знакомая моего друга.

— И не кандидат наук, — засмеялась она.

— Не кандидат, — сознался он, — но все равно хорошийспециалист.

— Когда ты врешь, — добродушно заметила Марина, — тышмыгаешь носом, прячешь глаза и начинаешь краснеть. Поэтому тебе лучше говоритьправду, иначе сразу видно, где именно ты собираешься приврать.

— Бабушка тоже говорит, что я не умею врать. — Андрей посмотрелна телефон. — Можно я позвоню?

— Конечно.

— Бабуля, — быстро сказал Андрей, — это я. Ты не волнуйся, уменя все в порядке. Через два часа буду дома. Да, я у Славика. Честное слово, уСлавика. Ну, пока.

— Ты опять шмыгал носом, — добродушно заметила Марина. —Видимо, и бабушка это чувствует.

— Конечно, чувствует, — засмеялся Андрей. Он взял своючашку, чуть пригубил.

— Через полтора часа будет готова твоя рубашка, — сказалаМарина, взглянув на часы, — я закажу тебе такси.

— Не нужно, — торопливо сказал Андрей, — я сам доберусь наметро.

Очевидно, у него было не так много денег и он не хотел вэтом признаваться. С другой стороны, на него могли организовать повторноенападение на станции метро. Пока она не поговорит с Циннером, нападения моглипродолжаться. И в этот раз Андрея могли избить гораздо сильнее.

— Нет, — решительно сказала она, — я сама знаю, какпоступить. В конце концов, ты пострадал из-за меня, когда отправился вбулочную. Поэтому позволь и мне немного подумать о моем юном друге.

— Почему юном? — обиженно спросил он. — Мне уже двадцатьлет.

— О пожилом, — согласилась она. — Мне в тридцать казалось,что жизнь уже кончена. А в сорок я поняла, что она только начинается.

— Говорят, что женщина сильно меняется после тридцати, —несмело заметил Андрей, — это правда?

— Думаю, что да, — рассудительно ответила Марина. — Это былодавно, и я не помню, как именно я изменилась. Но, возможно, ты прав. Мыменяемся с возрастом. И не всегда в лучшую сторону.

Они проговорили все полтора часа, пока не была готова егорубашка. Марина достала ее из стиральной машины и, несмотря на протесты Андрея,тщательно выгладила. Ей было приятно заботиться о нем. Он надел рубашку,куртку, церемонно поклонился и пошел к выходу. В этот вечер он даже не спросил— можно ли ему остаться, понимая, что ответ будет однозначно отрицательным.

А она после его ухода долго сидела на диване, не включаятелевизор. И думала о чем-то своем. А затем, свернувшись калачиком, уснула, невставая с дивана. Только ночью, уже в третьем часу, проснувшись, она подняласьс дивана, прошла в спальную комнату и разделась, перед тем как лечь в постель.Почему-то настроение у нее было испорчено, словно она видела тяжелый сон,который так и не могла вспомнить. Она снова уснула, и ей снился молодой человекс двумя лицами. Одно из них было лицом Андрея Камышева, второе принадлежало еесыну.

Рашковский приехал на дачу поздно вечером, когда емудоложили, что Фомичев просит разговора. Он взял телефон, взглянув на часы. Былуже десятый час вечера.

— Я еду к вам, — доложил генерал.

— В чем дело? — спросил Рашковский.

— Я выезжаю, — коротко сообщил Фомичев, — у меня нетелефонный разговор.

Рашковский спустился вниз, чтобы встретить генерала. ЕслиФомичев говорил в таком тоне, это означало, что ситуация действительнотребовала личной встречи. Автомобиль Фомичева въехал на дачу через несколькоминут. Выбравшись из машины, генерал тут же подошел к Валентину Давидовичу.

— У нас все хорошо, — коротко доложил он, — мы сумели взятьсвидетеля.

— Где он? — повернулся к нему Рашковский. — Вы его привезли?

— Нет, конечно, — ответил генерал, — это слишком опасно. ВФСБ могут просчитать варианты и довольно легко понять, что это мы с вамиорганизовали похищение. Мои люди действовали аккуратно и не убили сотрудниковФСБ, охранявших свидетеля. Это лишний раз укрепит их во мнении, что это делонаших рук. Боюсь, что и без свидетеля у нас назревают большие неприятности.

— Мне это неинтересно. Где свидетель?

— Мы можем туда съездить. Но только на моей машине. Вашаслишком известна. После похищения сотрудники ФСБ могут следить за вашей дачей иза вашими автомобилями.

— Вы стали в последнее время слишком осторожным, —Рашковский хотел сказать «трусливым», но сдержался. Он не хотел обижатьгенерала. Тот понял намек и мгновенную паузу перед словом «осторожным».

— Я ничего не боюсь, — прохрипел Фомичев, — но вы должныпонимать, что они обязательно выйдут на нас.

— Это ваши проблемы. Мы заплатили столько денег, чтобыузнать, где контрразведка прячет свидетеля. Кстати, а почему они не держали егов тюрьме? Ведь оттуда мы бы наверняка не сумели его достать?

— Сам не понимаю, — признался генерал, — говорят, что было указаниеруководства. Парень ранен в ногу, его нужно было отправлять в больницу или втюремный госпиталь. Но его почему-то отвезли на квартиру. Хотя, по логикевещей, все понятно. Вы слишком известный человек.

— Поэтому на меня можно нападать? И стрелять моих детей? —зло сверкая глазами, спросил Рашковский.

Генерал промолчал. Он видел, в каком настроении пребывалпоследние дни Рашковский. За дочь он больше не беспокоился. Но он не понимал,кто и почему организовал это нападение. А не узнав этого, не имел праварасслабляться, так как покушение могло повториться, и уже более результативно.

— Едем быстрее, — кивнул Рашковский, — я согласенотправиться на чем угодно.

— Садитесь в мою машину, — повторил генерал, — мы выедем сдругой стороны участка. На всякий случай я положил в машину несколькоавтоматов. Не волнуйтесь, кроме меня, никто не будет знать, куда мынаправляемся. Вы можете взять с собой одного человека, заменив моего охранника.

— Акпер! — крикнул Рашковский. — Иди сюда.

Через несколько минут автомобиль генерала, набирая скорость,уже мчался по трассе. На переднем сиденье рядом с водителем сидел Акпер, апозади — сам Фомичев и Рашковский.

— Видимо, его использовали, — тихо докладывал генерал, —Алексей Форин работал в институте обычным охранником. Ему лет тридцать, небольше.

— Кто его нанял?

— Пока не выяснили. Я решил, что будет лучше, если мы самиего допросим. Ранение у него легкое, пуля зацепила мякоть, кость цела, иначе быего отправили на операцию.