Будут писать книжки, исследовать.

Что-то вроде.

Но ты этого не застанешь.

Почему. Может, застану.

К тому же ты все видел не изнутри, а сбоку. Насколько интересны свидетельства сбоку.

Кому-то интересны. Мне было бы любопытно прочесть.

Обычно историки читают документы, записи людей, важных самих по себе. Биографы. Литературоведы. Чтобы составить комментарии. Установить, где бывал классик в такой-то осенний день. А обыкновенные люди. Как мы с тобой. Декорация, статисты. Разве что дом упадет, под завалами найдут тетрадку.

Пусть под завалами. Я не претендую. Вдруг кому-то будет важно прочесть. Как мне было важно написать.

Не хочу тебя расстраивать.

Тебе не хочется обратно туда.

Туда. Нет, не хочется.

Не хочешь хотя бы чуть-чуть прикоснуться к прошлой жизни.

Это хочу. Всем хочется. Но я понимаю, что больше нельзя.

Опять преподавать, злиться от глупости руководства, ленивых студентов, готовиться к лекциям, спорить.

Я стараюсь не думать о том, что невозможно.

Ты не можешь об этом не думать.

Могу. Не вижу других вариантов развития. Логика не позволяет. Дальше либо плохо, либо плохо. Еще может случиться, что станет хуже.

Я же не об этом. Я о привычном.

Привычное теперь относительно. Очень разное. Тогда мне было привычно рано вставать, ехать на метро, приезжать в пустую аудиторию, курить на лестнице, пить приторный кофе из автомата, часами болтать у доски, писать мелом. Потом, когда все случилось, мне со временем стало привычно лежать, молчать, пытаться не мерзнуть, что-то есть. Сейчас, когда столько уже тянется, я не знаю, что привычно. Видимо, вот это. Вот, хлеб с сыром привычный, кухня, тарелки, кран капающий, шум вдалеке, постоянный страх.

Когда ложусь спать, представляю себе нормальное.

Когда я ложусь спать, ничего не представляю, стараюсь дождаться, чтобы зрачки перестали бегать туда-сюда, чтобы почернело и не было никаких мыслей в голове. Тогда засыпаю. Потом периодически просыпаюсь, лежу, смотрю в потолок, снова засыпаю, если повезет. Или до утра.

Сны снятся.

Какая-то ерунда снится. Не запоминаю ни сюжетов, ни содержания. Но что-то снится. Иногда ничего. Чаще ничего.

А мне иногда снятся какие-то короткие сценки, люди из прошлого, что-то, что когда-то происходило. Перед сном я вспоминаю иногда людей, которых знал, веду с ними споры о чем-то отвлеченном.

О том, что теперь не имеет значения.

О том, что теперь не имеет значения.

Но тебе просто хочется ощутить хоть какой-то уют.

Что-то вроде.

И по этой же причине ты это записываешь.

Да.

По крайней мере, честно.

Насколько это возможно. Будешь.

Давай. Я сам налью. Ты знал, что слово чай, как и сам напиток, китайское, так вот тэ, которое потом пошло в английский, французский, тоже китайское, это разновидности, на мандаринском и кантонском чай, звук ч, на южнокитайском тэ, или ту, звук т, и вот ч пошло к тюркам, а т пошло в Европу.

Никогда не пил столько чая, как здесь.

Я тоже. Жаль, нет кофе.

Кровь не шла больше.

Нет, стало спокойнее.

Цинизм.

Можно и так.

С ним непонятно.

Непонятно. Думаю, ждать не стоит.

Доброе утро.

Утром ему всегда кажется, что помещение было изменено, и теперь ему придется привыкать к новому порядку вещей.

Сегодня выглядишь получше.

Долго спал.

Часов шесть.

Без пробуждений.

Вроде бы да.

Будешь.

Полчашки.

Хорошо, что стало выравниваться.

Хорошо. Продолжаешь писать.

Немного. Кое-что. Мысли.

Он пытается немного побыть в привычном, в уюте. Как раньше.

Я бы тоже не отказался.

Нужно перетерпеть. Чего ты смеешься.

Ничего.

Потому что теперь стало непонятно, сколько еще терпеть. Возможно, слишком долго. Чересчур. Не доживем.

Что-то будет меняться.

Сколько уже ничего не меняется. Или меняется, но явно не туда.

Мы же больше не считаем дни.

И недели.

И недели. И скорее всего, месяцы.

Ну.

Но что-то же происходит.

Ты сам был там, во время вылазки, видел, что происходит.

Нужно больше времени.

Сильно больше, годы. Хотя не знаю. Может, больше лет.

Может, и так. Улыбаешься.

Больше лет.

Но мы же тут, чтобы попытаться дотерпеть.

Он тебя не слушает.

Думаешь, наивный.

Ты не понимаешь. Там уже все, и тут все. Нечего терпеть.

Тогда зачем мы.

Вот и я думаю зачем. Такая же масса, как эти, одухотворенные, только бесполезная.

С чего ты заговорил о пользе.

Это у него игра слов.

Они могут частично вынуть что-то из головы, выбросить, утилизировать.

Ты же знаешь зачем.

Знаю, но, если хорошенько подумать, это освобождение. Это значит, что кое-что тебе думать больше не придется.

Ты же знаешь, какие цели.

Чтобы шли.

Чтобы шли. Не сопротивлялись.

Слушались.

Слушались. Чтобы ничего не мешало.

Чтобы возвращались покладистые. И не могли потом лишнего.

И кому попало. Мало ли кому потом, жена, дети, другие такие же.

Именно. Но представь, тебе больше не будут мешать вот эти

Мысли.

Мысли. Не будешь ночами сидеть, писать, все улетучится. Так же проще. И эти болезненней.

Ты серьезно.

Он кривляется.

Не знаю. Задумался. Ведь в этом что-то есть.

Ничего в этом нет, кроме пользы обществу. Добровольно подбрасываешь дровишек в систему.

А мы тут протестуем.

Мы хотя бы держимся подальше.

Чтобы не задело.

Ничего стыдного в этом нет.

Гнить взаперти, с выключенным светом, из-под подоконника подсматривать за этими, ведут не ведут, сколько, интервалы, и еще говорить потише, по полразговорца, а дальше хуже. Ты их видел, ну да, полночи сидел, наблюдал, на бумажке вот фиксировал, было трое, стало двое, хоть бы не сюда, хоть бы мимо, мне страшно, прям к горлу подступает, вот такое и так далее.

Что ты предлагаешь.

Ничего. Спать. А потом так же, как мы с ним.

Лучше было бы, чтобы тут остался.

Лучше было не трогать.

Ты же понимаешь, как устроена биология.

Мы тут все биология.

Не только.

В основном, преимущественно.

Глупое обобщение.

Но верное, оттягиваем неприятное, как у кабинета у зубного. Сидишь полчаса, час, а оттуда свист, жужжание машины, всхлипы, и ты сначала туда ни за что не хочешь, потом уже думаешь, скорее бы, потому что понял неизбежность. Поскорей бы уже вызвали. Мы вот примерно так же.

А надо самому постучаться, можно, и туда.

Его подташнивает.

Скажем, можно и так. Ну или признаться

Что боишься.

В этом уже признались. Когда здесь оказались, сразу в этом признались. Те, кто не боится, люди скорее болезненные. Вот, говорят, нет умных, умные есть, смелых среди них нет. Но это нормально, что нет. Человек не обязан быть. Признаться, что бесполезен. Ему страшно, мне страшно, тоже биология, химические реакции, математика, а не тайна никакая.

Снова о пользе.

Нет, хотя да, в целом бесполезен, как все, хоть десять раз объединяйся, действуй решительно, соблюдай спокойствие, бесполезен, хоть на процедуру, хоть добровольно с бумагами, бесполезен, хоть смотри в лицо человеку с бумажным пакетом, хоть плюнь с него, хоть спрячься в канаве, нет никакого смысла.

Поэтому надо скорей постучаться.

Поэтому лучше было не трогать.

Потому что все бесполезны.

Потому что бесполезны. И то, что мы сделали, тоже, так мне было уютнее, и было правильней, уместнее.

Правильней не было. Ты сам понимаешь.

Не понимаю. Правильней, когда спокойней.

Но тебе было не спокойно.

Мне не нужно было спать.

Организму нужен сон.

Мне был не нужен. Мы вместо этого разговаривали.

Он не мог ответить.

Мы разговаривали. Мне было лучше так, чем эта квартира, снег.

Ты же понимаешь, что неправильно.

Я понимаю, что можно было обойтись без этого. Тем более так.

Этика.

Нет. Об этом не буду. Теперь вынужден спать.

И стал лучше выглядеть

Чтобы сгнить через пару месяцев.

Или нет.

Теперь предполагать бессмысленно. Если не сейчас, то в ближайшее время станет ясно.

Все и так понятно.

Если споришь, значит еще не всё. Но будет все. Они долго к этому шли, чтобы было всё. Это очень уютный мир для большинства, а большинство живуче, оно кормится отмершими клетками, сгрызает с себя кожу, сплевывает ненужное, это как раз биология, в ней такое, как мы, лишнее, вирус, у нас просто самомнение распухшее, так-то мы вирус, анахронизм, киста, мы думаем, что нам мешают восстановить порядок вещей, но это мы мешаем, мы беспорядок, понятно, что они выражают это как умеют, чего от них можно требовать, уж как умеют, но вот это они пытаются сказать, что мы мешаем, а мы возле двери к зубному, сидим, рассуждаем, что, может, оно на самом деле наоборот, не мы, а нам, мы знаем, как, они заблуждаются, а надо просто постучать, войти, примириться, не потому что добровольно на массу, на процедуру, на ревизию мозгов, потому что нет сил уже, иссякли, вот это он хорошо понимал, с полуслова. Я говорил ему, он не спорил

Потому что был труп.

Чего ты мне все время повторяешь, я не сумасшедший, я понимаю, что труп, взвалил труп себе на спину и отправился в путь, вот это, человек-канат над пропастью, вот это, понимаю, но мне было с ним спокойно.

С ним трудно спорить. Не про диалоги с пустотой, про бесполезность.

Выводы получаются разные. Оттуда, что это победа воли над болтовней, отсюда, победа воли над неизбежностью, вот камень такой величины, как с большой дом, он висит, а вы под ним, вот такое, можно долго там под ним стоять, вопрос даже не в больно, не больно, долго можно стоять там, стоим, но до каких пор, это не призыв спрыгивать с крыши, хотя я об этом много думаю, мы с ним это проговаривали уже, что тогда делать, под камнем тоже можно, но вдруг вечность под ним, или вдруг упадет все-таки, а вдруг на самом деле все-таки больно, и так далее, я об этом. Мне никакой ответ на вопрос не нравится, к сожалению.

Это какое-то хождение по кругу.

Его подташнивает.

Снова не хорошо.

Это временно, пройдет, адаптация.

Какая адаптация. Столько уже времени.

Разные организмы адаптируются по-разному.

Месяцы.

Месяцы.

Может наделать глупого.

Не наделает.

Откуда у тебя такая