никак вдруг покажется что сутулюсь что посмотрел не так не туда чего уставился смотреть будешь когда разрешу понял и дальше страшно не понятно почему потому что там больше ничего нет никого мы здесь еще есть а там уже нас не будет как в темное помещение без окон в этом роде подтолкнуть буквально-то слегка много не надо свалишься туда для этого нас тут расставили настроиться чтобы там окунуться потом исчезнуть стой молчи терпение пригодится выпрямись да чтобы как мужчина потому что они так делают никто не знает как но уверены с детства этому учат вокруг этого построено она тоже слушается лишний раз не смотрит мало ли что как с сумасшедшим с бешеным животным не знаешь что взбредет с этим который прохаживается так же как с сумасшедшим они все это ценится так делают не чтобы выжить чтобы не выживали так устроено терпели кто лучше всех терпит не знаю что имеется в виду у него жалкий вид у них всегда такой из-за гордости хозяин самое странное это хозяин другим выпрямись а самому можно другим так не разрешается это так принято важно чтобы традиция мы туда пойдем потому что традиция пробуй еще раз учись соответствовать встретишься чтобы потом не стыдно он всегда смотрит сверху брезгливо потому что не заслужил не такой мог бы но идет туда-сюда вразвалочку не смотреть в глаза не смотреть но держать голову прямо не моргать дышать аккуратно незаметно чтобы не видно мы одинаковые это ценится потом посчитают уже считают по головам как овец перед выгулом казалось как куклы под стеклом вынутые наружу чем неживее тем уместней такое похвально не знаю что у них в мозгу как там все это для них пока проходит до конца ряда удаляется затем обратно молчит осматривает добычу когда-то он в ряду не дышал лучше всех самый послушный иначе не пойдут важно чтобы страшно дисциплина беспрекословно нам оказана честь нет ничего слаще у него такое обвисшее лицо давненько круглые глаза весь круглый овальный воля к власти с детства скорее всего представлял как будет ходить взад-вперед чтобы стояли не дышали или незаметно чтобы смотреть будешь когда разрешу вот это вот это чтобы выпрямились меня так же отец нормальным будешь жалкий полуголый в майке трусах перед телевизором жене можно потише пялится так принято потому что там ничего нет ему подталкивать сидит чешется я не захожу в комнату потому что ничего хорошего никогда ничего хорошего не ждешь она тоже разве что вынужденно потому что так заведено в ее обязанности входит в мои нет хотя потом говорит что да и снова не хнычь как баба я должен делать как заведено в этом суть должен не смотреть пока не разрешит вот обратно через две-три секунды мимо нас вдруг останавливается смотрит мне в лицо так лошадей выбирают товар пристально изучает хорошего качества ухмыляется вот этот его ухмыляющийся рот так близко потрескавшиеся губы что пахнет чем-то мерзким но не подать виду поэтому не захожу в комнату или ударит близко пристально смотрит потом ухмыляется он нужнее полезней мы оба понимаем как ни барахтайся он ради этого столько всего он ради этого рано утром ради этого слушался кивал выпрямлялся слишком много вложил чтобы эти молокососы поэтому отворачивается брезгливо мы такие же он стоял в ряду прямо смотрел по прохаживающегося туда-сюда лучше всех потом делал как сказали делает громче телевизор чтобы мы поняли кто хозяин посматривает она послушно сидит в кресле сбоку улыбается ему отворачивается тоже слегка брезгливо похлопывает пальцами о подлокотник в экран там человек видный по пояс в пиджаке и маленькое окошко с изображением разрушенного здания сбоку от лица внимательно смотрю не поворачиваясь в спину завтра рано утром приводится в исполнение идем куда укажут она потом обнимала а я был нигде меня не было я понимал что не буду

Кляйн строит комнату из стекла. Примерно двенадцать квадратных метров. Целиковая камера, изолированная от звуков, стекло по четырем сторонам, стеклянный пол, потолок. Небольшая дверка, чтобы войти, приходится немного наклоняться. Он приходит сюда каждый вечер, выключает свет, пробирается внутрь, садится на пол, сидит так до рассвета. Он замечает рассвет на полу, рассвет расходится бликами по стеклянной поверхности. Кляйн долго не поднимает головы, хочет как можно дольше видеть прозрачность. Иногда он ложится на холодную поверхность, подгибает под себя ноги, прислоняется ухом, ощущает холод всем телом, лежит. Пустота в его понимании всеобъемлюща, ее нельзя ощутить между делом, к ней приходится стремиться. Он понимает искусственность получившейся конструкции, недолговечность, но иначе не может прикоснуться. Ему нет дела, как это выглядит со стороны. Он вспоминает те секунды в воздухе, когда, раскинув по сторонам руки, ненадолго зависнув над асфальтом, он въяве почувствовал пустоту. Секунды тянулись дольше, чем на самом деле, во всяком случае, так он помнит. Этого было недостаточно. Похожее было в витрине галереи, внутри нетронутого замкнутого пространства. Теперь такое же ощущение длилось. В стеклянной комнате оно становилось сильнее, с каждой проведенной там ночью. Вакуумная тишина, отсутствие даже фонового гула вентиляции, абсолютное ничто, выведенное, как особый химический элемент, искусственно. Здесь Кляйн проводит много времени. Он спит в течение всего дня, регулярно питается до и после сна, делает все, чтобы потом не отвлекаться, приходит сюда отдохнувшим. Сидя или лежа в центре стеклянной комнаты, Кляйн стремится ни о чем не думать. Мысли существуют в его голове на правах раздражителя, они разрушительны, всегда избыточны. Он пытается избежать любых размышлений. Для этого он в основном думает днем, изнуряет себя внутренними монологами, иногда разговаривает с людьми, по телефону, реже лицом к лицу, чтобы выговориться, опустошиться. Разговоры его раздражают, мысли тоже. Он хотел бы избавиться и от того и от другого, но понимает неотвратимость, почти физиологическую. Он понимает, что не сумеет избавиться от необходимости думать, вербализировать, но уверен, что и это исчерпаемо, хотя бы частично и на определенный срок. Он высчитывает долю обязательного, пробует думать меньше, сводит разговор до нескольких односложных слов, когда произносит нечто короткое и вместе с тем уместное, по телу разбегаются мурашки. Иногда Кляйн преодолевает в себе желание думать. Точно так же он начинает избегать цвета, закрашивает свой синий серым, затем белым, учится не различать цветов, когда идет по улице, подолгу смотрит на небо, мысленно его обесцвечивая. Ему нравится прозрачность, поскольку таким, по сути, ему представляется человек, если выкачать кровь и хорошенько промыть, человек станет изнутри прозрачным. Как стеклянная комната. Отсюда изо дня в день он рождается в разноцветный мир, слепящий, слишком пестрый и враждебный. Кляйн не испытывает страха, разве что некоторое пренебрежение. Пустота всеобъемлюща, но чрезвычайно хрупка, уязвима. Пустота обладает особым, ни на что не похожим уютом. Эти ощущения существенны, существенней прежних, набивших оскомину, привычных, навязанных, принятых за отправную точку. Он точно знает, что делать дальше.

Мы сидим, ждем, пока скажут. Холодно, сыро. Но лучше здесь, чем там. Пока здесь, дальше что-то может. Там уже ничего. Так мы говорим. Лучше холодно и сыро здесь, чем то, что там. Так уж получилось. Толпы туда-сюда, снуют, в полной темноте, кругом коридоры, нечто вроде коридоров. Ничего не приходит на ум. Остается дальше вот так.

Ты это видел.

Видел.

Тебе все равно.

Да.

Зачем он это делает.

Не знаю. Но если ему так уютнее, пусть делает что хочет.

Там же теперь невозможно пройти. Тем более без света.

Не ходи. Мне кажется, ему не нужна компания.

Что-то вроде убежища.

Что-то вроде убежища.

Мы и так в закрытом помещении.

Ему оно кажется чересчур просторным.

Этого я и не понимаю. То ему хочется наружу, то он строит какие-то баррикады из подручного.

Ему не по себе. Это очевидно.

Всем не по себе. Ситуация не очень привычная.

Он строит себе порядок вещей.

Из подручного.

Из подручного. Знаешь, как в детстве, поставил два стула у стола, накрыл одеялом, подушки, какую-нибудь лампу. Там сразу становится уютно. Вот это откуда. Понятно же, что в доме без этого тепло и уютно. Зачем такое делают.

Я не делал.

Все делали. Он строит что-то такое.

У меня ощущение, что на этом не закончится.

Ты рано делаешь выводы.

Он баррикадируется от нас.

Мне кажется, не от нас.