– Моя работа, – однажды объяснил он вали в Акке, – заключается в том, чтобы соблюдать порядок и следить, чтобы по ночам бедуины не полезли на стены.

У каймакама Табари было одно простое и понятное всем правило правления: все достойное внимания в Табарии может быть продано. Если арабского юношу призывали на военную службу, ясное дело, он не мог ее избежать, но, если его отец вносил каймакаму достаточную сумму, юноша не нес военные тяготы. Под страхом самых суровых наказаний, вплоть до смерти, чужакам евреям запрещалось владеть землей в арабских районах, но, если еврей мог собрать хороший бакшиш, ему позволялось купить землю. Когда кади приходил к выводу, что кто-то виновен, то каймакам и кади договаривались: последний выносит преступнику очень строгое наказание, затем осужденный обращается к каймакаму, и если у него достаточно денег для бакшиша, то он выходит на свободу. Чтобы получить простейшую бумажку, надо было платить взятку, для чего существовала установленная шкала, а чтобы или гражданский суд кади, или религиозный суд муфтия вынес потребное решение, надо было всего лишь уплатить соответствующий бакшиш каймакаму.

Конечно, не весь получаемый таким образом доход доставался лишь ему. Он щедро платил подчиненным, свои доли получали кади и муфтий. Более того, он должен был регулярно отсылать взятки в Акку и Бейрут. В результате постоянного выдаивания населения Табарии не оставалось денег ни на школы, ни на канализацию, ни на водоснабжение, ни на такую тюрьму, в которой человек мог бы выжить. Здесь не было ни больниц, ни нормальной полиции, ни пожарников, ни дорог. Тут стояли стены, которые ограждали от набегов бедуинов, и был добродушный, улыбающийся каймакам, который хотел как можно больше облегчить людям жизнь.

Чтобы такая система всеобщего взяточничества работала, среди начальства должна была быть система относительной честности, но недавно каймакам выяснил, что краснорожий муфтий утаивает бакшиш и клевещет на него в Акке. В таком его поведении не было ничего удивительного, потому что деверь Табари предупреждал его, что такие арабы, как кади и муфтий, чувствуют себя буквально несчастными, если на месте каймакама сидит их соотечественник-араб: «Они предпочитают иметь дело с чужаками. Например, с болгарами. Они могут запугать его и тогда чувствуют почву под ногами». Как обычно, молодой человек оказался прав, и, когда этот жаркий день близился к концу, Табари решил разобраться с муфтием. Он покончил со своим виноградным соком, в последний раз вытер вспотевшее тело и надел турецкий мундир, в котором обычно вершил государственные дела.

Из-за занавеса на втором этаже дома он с отеческим интересом наблюдал за жизнью, которая снова начинала пробуждаться на улочках города. У дверей своих лавок хлопотали торговцы-мусульмане. В поисках лохмотьев на рынок спешил старый еврей, пока у дверей синагоги собирались другие евреи, дабы возобновить изучение Талмуда. Христианский миссионер, бессильный обратить в истинную веру как мусульман, так и евреев, потерянно бродил у озера, пытаясь понять, какой же тайной силой владели Иисус и Павел, которые могли открывать сердца, наглухо запертые для него. Наконец каймакам понял, что он хочет увидеть: из дома муфтия выскользнул маленький кади, одетый в белое, и видно было, что он очень нервничает. Опасливо оглянувшись по сторонам, судья торопливо пересек улицу и с невинным видом направился в сторону правительственных зданий. Когда он благополучно скрылся, из тех же самых дверей появился осанистый муфтий в черном; на его красном лице отражались эмоции, которых он не мог скрыть. Муфтий неторопливо миновал несколько улиц, направляясь к зданию, где должна была состояться встреча.

– Они не хотят, чтобы я знал об их заговоре, – засмеялся Табари. В определенном смысле он был даже доволен, что они строят планы за его спиной, и он позаботился, чтобы они ни о чем не подозревали; он прикинул – чем в большей безопасности они будут себя чувствовать, тем больше будет у него возможностей выжать из них основательный кусок бакшиша. Правда, это было сомнительное рассуждение, потому что обычно полагалось иметь дело с одним человеком, который, прижатый в угол, мог предложить настоящий бакшиш. Турецкие администраторы выяснили, что таковым должен быть человек, который уверенно чувствует себя, у которого есть соответствующие средства и который платит за то, что ему нужно. Такого человека не запугать, но его можно обмануть.

Каймакам Табари взял турецкую сигарету, водрузил на голову феску и пошел поцеловать жену, которой был так многим обязан. Арабы и евреи почтительно расступались перед ним, а он неторопливой величественной походкой миновал мечеть, а у караван-сарая, который занимал центральное место в городе, остановился спросить, прибыл ли курьер из Акки с посланием ему от мутасарифа, и разочарованно выяснил, что никакие всадники не прибывали.

– Если появится, – приказал Табари, – то сразу же его ко мне. – Больше он не мог откладывать встречу со своими визитерами, и с преувеличенной серьезностью он влетел в свой кабинет и, кинувшись навстречу двум заговорщикам, тепло обнял их.

– Дорогие мои друзья, располагайтесь поудобнее в такой жаркий день. – Он предложил им кресла и спросил: – Итак, в чем же ваша проблема?

Маленький судья изумился:

– Ваше превосходительство! Мы обсуждаем нашу проблему вот уже два года.

– Конечно, – охотно согласился Табари. – Но есть ли у нас какое-то новое решение ее?

– Что слышно из Акки? – напрямую спросил муфтий.

– Ничего.

– Значит, вы сами примете решение?

– Конечно.

– И что же вы решили?

– Я склонен принять вашу точку зрения.

Кади, полный надежд, решил, что победа одержана, и стал раболепно расшаркиваться:

– Ваше превосходительство, мы всем сердцем знали, что человек вашей мудрости…

Но муфтий, один из самых умных людей в Табарии, куда лучше знал все штучки турецких администраторов и решил тут же поймать Табари на слове:

– Значит, мы можем положиться на ваше обещание?

Если каймакам и был оскорблен этой грубостью муфтия, он сдержался, вспомнив главное препятствие: «Сегодня мне нужны деньги от этого человека. Месть может подождать и до завтра». Он мягко улыбнулся и сказал:

– Конечно, вы можете положиться на мое слово.

Кади снова возликовал:

– Значит, этот еврей земли не получит?

– Я еще этого не сказал, – ощетинился Табари.

– Так что же вы тогда говорите? – фыркнул муфтий.

Правитель в очередной раз подавил гнев. «Рано или поздно, – подумал он, – мне придется раздавить этого человека. Но не сегодня». Муфтию же он объяснил:

– Я сказал, что разделяю ваше мнение.

– Но что вы собираетесь с ним делать?

«Пусть эта красномордая собака окончательно выйдет из себя, – подумал Табари. – Тогда будет проще вырвать у него деньги».

– Что я собираюсь делать? – небрежно повторил он. – Именно то, что вы, два достойных человека, мне и посоветовали.