Гастев: «О чем же поют гудки? / — Это утренний гимн единства!» [Гудки].

ХОФ: «…Как взвиваются… эти стяги! Эти флаги!..»

Гастев: «Лапы взвились, крепко сцепились железным объятием, кряжем поднялись кверху…» [Башня]; «На железную молитву взвиваются кронштейны… / Взвиваются ракеты…» [Манифестация]; «Взовьемся всем веером» [Мост].

ХОФ: «Пусть!..» [заглавие]; «Пусть отдельные ошибки. Пусть, /…Пусть — Ваал капитализма! Пусть — Молох империализма! Пусть! /…Пусть клевещут! Пусть скрежещут! Пусть выявляется злобный зубовный враг!»

Гастев: «Пусть будут еще катастрофы… / Впереди еще много могил, еще много падений… / Пусть же!» [Башня]; «Рухнули сорок домн и свалились ажурные башни. / Пусть!» [Манифестация]; «Пусть не ты воплотил, но порывы труда боевого другим передай» [Рельсы]; «Может быть… тысяча лучших поэтов бросится в море… / Но пусть! /…Земля застонет. / Она… зарыдает. / Пусть! / Риск мы берем на себя» [Кран].

[Анафоры: ] ХОФ: «Он пылает под клики трудящихся… / Он выявляет зарю новой жизни…»

Гастев: «Он несется… / Космос несется… Он не может стоять, он родится и умирает… / Он достигает, он торжествует!» [Мы посягнули]; «Он рушится, он падает… мир» [Чудеса работы].

Постоянная тема стихотворений в прозе Гастева (как и многих стихов Верхарна) — массовое шествие или движение к какой-то цели: шагающие, бегущие, взбирающиеся вверх толпы людей, несущиеся поезда — наиболее типичный их мотив. В ХОФ тоже подразумевается движение масс: «— Вперед! /…Вершится историческая поступь. Пески прошлого взметаются скоком стали».

В формальном плане текст у Гастева и в ХОФ разбит на короткие абзацы, порой состоящие из одного-двух слов, иногда взятых в кавычки, как неизвестно откуда приводимая цитата, часто выделенных тире наподобие чьей-то прямой речи. См. причудливые системы тире и иерархии кавычек в следующих отрывках:

ХОФ: «— Маяк! / Индустриализации!»

или:

«— Пусть — Ваал капитализма! Пусть! Молох империализма! Пусть!»

или:

«Это: / — Восточная / — Магистраль! 1 / «Поют сердца»…»

Гастев: «Тысяча работников, необъятная площадь станков. / — Песню! / — Железную!» [Ворота]; «Мы падали. Нас поражали. / Но в муках отчаянных все ж мы кричали: / «Мы явимся снова, придем!»» [Мы идем].

Наряду с революционно-индустриальными поэмами Гастева, источниками ХОФ несомненно являются наводнявшие прессу панегирики пятилетке с их крикливыми, расплывчатыми призывами к движению вперед и ввысь, к борьбе с врагами, к трудовым подвигам. Ср.: Идут, ребята, года пятилетки, / Враг торопится, враг не ждет… [В. Гусев, МГ 23.1930], или: Углем страну /Мы двигаем вперед… / И волны тока, смерч пород, / Вредительства сжигая сор, / Как кровь во всем стучат! Зовет / Нас будущее! Гей, вперед! / Работу — первый сорт! [А. Кудрейко, МГ 21.1930], или: Слей в кулак / В девятый вал / И — вот так. / Ты в борьбе, / Щады нет! / О Интернационал! / Наш тебе привет! [Ив. Филипченко, Ро Со Фе Со Ре (1919), в кн.: Кузница, 54; ср. катахрезу Зардел девятый вал в «художественном стихотворении» Торжественного комплекта]. В связи со словами «…взметаются скоком стали» в ХОФ стоит упомянуть революционный балет С. Прокофьева «Стальной скок».

Этот громогласный и туманный стиль был подхвачен и очеркистами — ср. отклик известного тогда журналиста И. Бачелиса на процесс Промпартии: «…Они идут. Это они — творцы пятилетки. / Это они — зачинщики темпов. / Это они — победоносная армия труда. /…Сотни! Тысячи! / Пронизанные светом прожекторов, горят знамена боевых решающих побед. /…Пятилетка в четыре года! /…Революция идет мимо — колоннами демонстрантов, тысячи тысяч…» [Вредительский чад, ТД 12.1930; цит. по: Б. Брикер, Пародия и речь повествователя…].

Молох и Ваал, входящие в словарную часть «Комплекта», были общими местами антибуржуазной эсхатологии. Ср. рассказ А. И. Куприна «Молох»; известные строки С. Надсона: Верь, настанет пора — и погибнет Ваал, / И вернется на землю любовь! [Друг мой, брат мой…]; стихи пролетарского поэта А. Крайского: Это был конец тупым страданьям / И над Молохом разбитым крест [Ежов, Шамурин, Русская поэзия XX века, 508].

Отразились в ХОФ и некоторые клише, модные в дореволюционной журналистике. Построение текста в виде пар коротеньких абзацев, из которых первый заканчивается двоеточием, а второй (содержащий главную часть) выделяется красной строкой с начальным тире, напоминает известную манеру очеркистов типа В. Дорошевича или В. Гиляровского. Ср. следующие два отрывка:

(а) «Но на прислужников уже взметается:

— Последний вал!

— Девятый час!

— Двенадцатый Ваал!..

— Это:

— Восточная!

— Магистраль!» [ХОФ].

(б) «Среди свидетелей фигурировало около двадцати, которые сознались:

— В убийстве банкира Лившица. Уверили, что это:

— Именно они!

В свое время рассказывали все подробности:

— Как убивали…

Подозрение пало, конечно, как всегда в таких случаях:

— Первым долгом на прислугу» [Дорошевич, Пытки, Избр. рассказы и очерки].

Отрывок из ХОФ по некоторым признакам даже ближе к прозе «буржуазного» литератора Дорошевича, чем к текстам трибуна революции Гастева. Например, ХОФ и дореволюционный очерк допускают довольно гибкое разбиение фразы; а именно, в них обоих первый из пары соотнесенных коротких абзацев может обрываться двоеточием на любом члене предложения. См. два последних отрывка, (а) и (б), в которых двоеточие плюс тире в начале следующей строки стоят не только после verba dicendi, но, например, и после указательного местоимения это.

У Гастева при подобном разбиении фразы обрывающее предыдущий абзац двоеточие ставится лишь простейшим способом, т. е. после verba dicendi (см. выше «.. мы кричали: / «Мы явимся снова, придем!»» [Мы идем]).

До предела заезженный старой фельетонистикой, этот стилистический маньеризм спародирован в исключенной главе ДС «Прошлое регистратора загса», в статье старгородского репортера Принца Датского [см. ДС ПР//7].

Другими словами, соавторы ЗТ придали советскому очерку о Турксибе легкий акцент дореволюционного журнализма, закамуфлированный одновременным сходством с весьма революционными моделями (Гастев и др.). Можно видеть в этой двусмысленности скрытую сатиру на мимикрирующих литераторов, неспособных избавиться от субстрата старой культуры, — мы знаем, что такая мимикрия является постоянной темой соавторов. Именно такую эволюцию проделал Принц Датский, превратившийся при советской власти в Маховика. Сходства между ХОФ и творениями Принца Датского-Маховика довольно явственны в его заметке о трамвайном инженере Треухове [см. ДС 13//9].

28//5 Художеств, стихотворение… Б)Восточный вариант: Цветет урюк под грохот дней, / Дрожит зарей кишлак, / А средь арыков и аллей / Идет гулять ишак. — Урюк, арык, кишлак, ишак — четыре слова, благодаря богатым поэтическим созвучиям как бы просящиеся в стихи (все в два слога с ударением на втором, с аллитерациями на «р» и «ш», с одинаковым окончанием на «к»). Неудивительно их магическое воздействие на литераторов, писавших о Востоке: многократно повторяясь