истории Второй мировой войны Уинстон Черчилль, – прекращения войны, дарования всему миру мира, излечения ран измученных народов при помощи демонстрации подавляющей мощи ценой нескольких взрывов казалась, после всех наших трудов и опасностей, чудесным избавлением»[2824].

Эти несколько взрывов отнюдь не показались чудом избавления гражданским жителям вражеских городов, на которые должны были быть сброшены бомбы. Если посмотреть на дело с их точки зрения – на что они, несомненно, имеют право, – можно сказать об этих поводах еще кое-что. Применение бомб было разрешено не потому, что Япония отказывалась капитулировать, но потому, что она отказывалась капитулировать безоговорочно. Тот провал, к которому привел заключенный с оговорками мир, завершивший Первую мировую войну, породил требование безоговорочной капитуляции во Второй: мрачная тень более раннего конфликта простерлась далеко в будущее. «Именно требование безоговорочной капитуляции является корнем всех несчастий, – пишет занимавшаяся вопросами этики оксфордский философ Г. Е. М. Энском в своем памфлете 1957 года, в котором она протестовала против присуждения Гарри Трумэну почетной ученой степени. – Связь между таким требованием и потребностью в применении самых зверских методов ведения войны должна быть очевидна. Да и само по себе предложение неограниченных целей войны следует признать глупым и варварским».

Как и Первая, Вторая мировая война стала для всех участвовавших в ней стран именно такой – глупой и варварской. «Люди, выбирающие средством достижения своей цели уничтожение невиновных, – прямолинейно добавляет Энском, – всегда совершают убийство, а убийство есть одно из худших человеческих действий… При бомбардировке [японских] городов, несомненно, было решено использовать уничтожение невиновных в качестве средства достижения цели»[2825]. Решение японских милитаристов вооружить японский народ бамбуковыми копьями и послать их в смертный бой с огромной силой вторжения ради защиты родины тоже, несомненно, было решением сделать уничтожение невиновных средством достижения цели.

Варварство охватило не только солдат на поле боя и офицеров генеральных штабов. Оно проникло в гражданскую жизнь всех стран – Германии и Японии, Британии, России и, несомненно, Соединенных Штатов. Именно в этом, видимо, была главная причина того, что Джимми Бирнс, политик из политиков, и Гарри Трумэн, человек из народа, не колебались сами – и не колебались приказывать другим – применять оружие массового уничтожения против гражданского населения незащищенных городов. «Такова психология американского народа, – решил в конце концов И. А. Раби. – Я оправдываю ее не военными причинами, а существованием этого военного духа, одобряемого американским народом»[2826]. Этот дух, утверждает историк Герберт Фейс, содержал в себе «нетерпеливое стремление покончить с напряжением войны в смеси с жаждой победы. Они мечтали разделаться с необходимостью громить, жечь, убивать, умирать, – и их злило упрямое, безумное, бессмысленное затягивание этой муки»[2827].

В 1945 году журнал Life был ведущим журналом для широкой публики в Соединенных Штатах. Он обеспечивал новостями и развлечениями миллионы американцев – приблизительно так же, как десятилетие спустя этим начало заниматься телевидение. Дети жадно читали его и выступали на уроках с изложением его материалов. В последнем перед применением Соединенными Штатами атомной бомбы выпуске Life появилась иллюстрированная заметка на один разворот, название которой, набранное прописными буквами с кеглем 48 пунктов, было «горящий японец»[2828]. Те, кто сумел отвести взгляд от шести черно-белых фотографий размером с почтовую открытку, изображавших сгорающего заживо человека, на достаточно долгое для чтения время, могли прочитать краткий текст, смаковавший ужас описываемых событий и в то же время сетовавший на их суровую необходимость:

Когда 7-я австралийская дивизия высадилась на острове Борнео возле Баликпапана, ее солдаты обнаружили там маленький город с сильной японской обороной. Как обычно, враги стреляли из пещер, из блиндажей, из любых мест, где могли спрятаться. И, как обычно, был только один способ преодолеть их сопротивление – выжечь их огнем. Солдаты 7-й, уже сражавшиеся до этого с японцами, быстро взялись за свои огнеметы и вскоре убедили некоторых из японцев, что им пора сдаваться. Другие, как тот, что изображен здесь, отказались. Поэтому их вскоре повыжгли.

Хотя люди с незапамятных времен использовали огонь для борьбы друг с другом, огнемет – гораздо более жестокое, более ужасающее оружие, чем любое другое. Если он не удушает врага прямо в том месте, где он прячется, то быстро лижущие языки его пламени поджаривают тело неприятеля до черной ломкой корки. Но пока японец отказывается вылезти из своего логова и продолжает убивать, другого средства нет.

На одном развороте журналу Life удалось создать жестокую аллегорию характера позднего этапа войны на Тихом океане.

«Малыш» был готов 31 июля. В нем не хватало только четырех сегментов кордитового заряда[2829]. Эта мера предосторожности была разработана в Лос-Аламосе[2830], но решение о ее использовании было принято уже на Тиниане: она была нужна для обеспечения безопасности при взлете и на случай невозможности визуальной бомбардировки, в котором по распоряжению Тиббетса бомбу следовало вернуть на базу[2831]. В этот последний день июля три из пятнадцати имевшихся у Тиббетса В-29 выполнили последний тренировочный полет с макетом «Малыша». Они взлетели с Тиниана, собрались в условленной точке над Иводзимой, вернулись к Тиниану, сбросили устройство L6 в море и произвели свой рискованный маневр поворота в пике. «По завершении этой тренировки, – пишет Норман Рамзей, – все этапы подготовки к боевому применению “Малыша” с активным материалом были завершены»[2832]. Устройство значилось под номером L11, и прочный держатель «мишени» из вольфрамовой стали, привинченный к дулу его «пушки», был лучшим из имевшихся, первым, полученным в Лос-Аламосе. Перед тем как его обмазали космолином[2833] и отправили на Тиниан, он четырежды использовался в конце 1944 года в испытаниях запалов на ранчо Анкор.

Поскольку все было готово, Фаррелл сообщил Гровсу по телетайпу[2834], что боевой вылет может состояться уже 1 августа; в отсутствие возражений со стороны Гровса он предполагал, что директива Спаатса от 25 июля дает разрешение на подобное проявление инициативы. Генерал, командовавший Манхэттенским проектом, оставил толкование своего заместителя без возражений. «Малыш» вылетел бы 1 августа, если бы не помешал тайфун, приближавшийся в этот день к Японии.

Итак, для вылета недоставало только погоды. В четверг 2 августа[2835] из Нью-Мексико прибыли три В-29 с частями сборок для «Толстяка». Сборочная бригада ученых из Лос-Аламоса и военных специалистов по боеприпасам немедленно взялась за подготовку одного «Толстяка» для пробного бомбометания[2836] и второго, с более высококачественными взрывчатыми отливками, для боевого применения. Комплект третьей сборки предполагалось оставить в резерве для плутониевого сердечника, который должны были отправить из Лос-Аламоса в середине