Собака подбежала на негнущихся ногах, забежала ему за спину,обнюхивая икры. Мейсон окликнул:

– Хелло, есть дома кто-нибудь?

Чиркнула спичка, зажглось красноватое пламя керосиновойлампы.

– Хелло! В чем дело? – спросил мужской голос.

– Очень важное дело, – заявил Мейсон. – Откройте,пожалуйста.

– Хорошо. Минутку.

Они могли видеть, как неуклюжая тень движется по комнате.Через минуту яркий свет газолинового фонаря усилил освещение. Они услышали вдоме шаги, и дверь отворилась. Овербрук, заспанный великан в ночной рубашке,заправленной в джинсы, стоял на пороге с фонарем в руке.

– О’кей, Герти, – тихо произнес Мейсон, – ваш выход.

Герти пробралась вперед, в круг света от фонаря.

– Вы мистер Овербрук? – спросила она, задержав дыхание.

– Правильно, мэм.

– О, – облегченно произнесла Герти. – Скажите мне, Уильям увас? Он здоров?

– Уильям? – непонимающе переспросил Овербрук.

– Ее муж, – с сочувствием объяснил Мейсон.

Хозяин ранчо медленно покачал головой.

– Это мужчина, который потерял память, – подсказал Мейсон.

– О, – оживился Овербрук. – Конечно. Вы родственники?

– Он мой муж.

– Откуда вы узнали, где он?

– Да мы его уж сколько ищем! – воскликнула Герти. – Скажитемне, он здоров? Можно войти?

Овербрук замялся:

– Здесь не роскошно, холостяцкая берлога, но вы все-такизаходите. Немного холодновато, правда.

Они прошли в маленькую комнату в передней части дома.

– Где Уильям? – спросила Герти.

– Да там он. – Овербрук открыл дверь: – Эй, дружище!

– А? – прозвучал заспанный мужской голос.

– Кое-кто тебя видеть хочет. Выходи.

– Не хочу я никого видеть. Я спать хочу.

– Этих ты захочешь видеть, – уверил его Овербрук. – Давай.Извините меня, друзья. Я его подниму. Он здорово крепко спит. Трудный день унего был.

Они слышали голоса из маленькой комнаты, которая примыкала кгостиной. Делла Стрит тихонько спросила:

– А он не может улизнуть через задний ход, шеф?

– Если он это сделает, – сказал Мейсон, – это будетпризнанием вины. Если я прав и он валяет дурака, он начнет притворяться, чтоничего не помнит.

Внезапно голоса в спальне позади гостиной прекратились.Босые ноги зашлепали по полу, потом в комнату вернулся Овербрук.

– Не знаю уж, как вы управитесь, – сказал он. – Высобираетесь сказать ему обо всем осторожно?

– Вы ему не сказали, что тут его жена?

– Нет. Просто сказал, что какие-то люди хотят его видеть.

– Думаю, что лучше всего, – сказал Мейсон, – обрушить это нанего внезапно. Понимаете ли, амнезия обычно бывает результатом нарушенияравновесия мозговой деятельности. Это попытка части мозга уйти от чего-то, чтосознание либо не хочет вместить, либо не может с этим справиться. Это убежище.Человек затворяет дверь своего сознания перед чем-то, что причиняетбеспокойство. А раз дело в этом, лучшее лечение – быстрый мозговой шок. Мызахватим парня врасплох. Не говорите ему, кто здесь, и ничего такого. Просто скажите,что какие-то люди хотят его видеть. Как он сюда попал? Его кто-нибудь привез?

– Да пришел он к двери вчера вечером, – сказал Овербрук, –так и шатался. Собака начала лаять, я сначала подумал, что там скунс или что-тотакое. Потом, по тому, как собака замолчала, я понял, что это человек. Выглянуля посмотреть, светятся ли автомобильные фары, да нет, ничего, – ну, я тут втакой изоляции, что сразу взял ружье и зажег газолиновый фонарь. А человекподошел к двери и постучал. Я его спросил, кто он такой, а он ответил, что незнает. Ну, потолковали мы так и сяк несколько минут, а потом я дал собаке егообнюхать и обыскал – нет ли у него оружия. Не было. В карманах у негоничегошеньки не было. Даже носового платка. Ничего на нем не было такого, чтобы подсказало, кто он такой и откуда взялся.

– Скверно, – посочувствовал Мейсон.

– Одно только у него оказалось, – продолжал Овербрук, –деньги. Пачка банкнот, от которой и лошадь подавилась бы. Ну, конечно, я что-тозаподозрил, и он мне рассказал свою историю. Он сказал, что память у него будтотуманом подернута и он не может вспомнить, кто он такой, что он слишком устал,чтобы думать, просто хочет отдохнуть. Не хотел он отвечать ни на какие вопросыи не хотел, чтобы кто-то узнал, что он тут. Сказал, что рад помочь мне состряпней, что заплатит мне, сделает все, что угодно, но ему нужен отдых.

Мейсон сочувственно кивал:

– С беднягой иногда случаются такие приступы. Единственноутешает, что с каждым разом они продолжаются все меньше. Это третий приступ унего за последние восемнадцать месяцев.

– Шок такой? – спросил Овербрук.

– Шок такой, – подтвердил Мейсон.

Отворилась дверь из спальни. Мужчина под тридцать вяло, срассеянным видом оглядывал комнату. На лице у него было написано полнейшеебезразличие. В глазах не светилось узнавание. Это был человек среднего роста,весом не более ста тридцати фунтов, приятной наружности, с темными глазами имассой темных вьющихся волос.

– Уильям! – воскликнула Герти и побежала к нему.

Флитвуд отступил на шаг.

– О, Уильям, бедняга, дорогой мой мальчик! – всхлипнулаГерти и обвила его руками, прижимая к себе.

Мейсон испустил громкий вздох облегчения.

– Слава богу, это Уильям, – сказал он.

Овербрук улыбнулся, точно огромный купидон, которому удалосьсоединить пару влюбленных.

– Багажа у него, наверно, нет, – предположил Мейсон.

– В таком виде и пришел, как вы его видите, – подтвердилОвербрук. – Я одолжил ему бритву и купил зубную щетку.

– Пошли, Уильям, – сказал Мейсон, вставая и похлопываяФлитвуда по плечу. – Мы вас заберем домой.

– Домой? – с подозрением переспросил Флитвуд.

– О, Уильям! – воскликнула Герти. – Ты что, меня не узнаешь?Скажи, Уильям, не узнаешь?

– Никогда в жизни вас не видел, – произнес Флитвуд снекоторой убежденностью.

Мейсон от всего сердца расхохотался:

– Да откуда вы знаете, Уильям?