что ей не очень интересно, однако поглядим, что она скажет через пару минут.

– В заезде участвовало три гонщика, и он поставил на Шрама, но победил новичок.

– Ммм… У тебя есть пинцет? Похоже, у меня заноза.

– Это был Дез.

– Что? – Брианна вытаращивает глаза. – Что значит «это был Дез»?

– Новый гонщик, который совершил самый впечатляющий заезд за последнее время и победил Шрама. Это был Дез.

– А ты что?

– Я умирала тысячу раз, пока он проделывал эти три круга по гоночной трассе, – признаюсь я.

– Проклятие! – шепчет Брианна. – А Брайан был с тобой?

– Да. Когда он отошел платить свой проигрыш, Дезмонд подошел ко мне.

– Черт! Ты рассказываешь об этом с таким мечтательным лицом, что я вот-вот пересмотрю свое мнение о мужиках.

Я вздыхаю.

– Почему нас, девушек, тянет к таким типам, как Дез? – вздыхаю я.

– Говори за себя, красотка. Что значит такой тип, как он? – пожимает плечами Бри.

Она не может понять, для нее все мужчины одинаковы.

Меня же, напротив, одолевают чувства к Дезмонду, я ощущаю себя потерявшейся в том мире, о котором он начал мне рассказывать, и раздавленной из-за всего того, что Дез сумел рассмотреть во мне.

Каким ходячим бедствием я должна ему казаться? Моя жизнь не принадлежит мне, и я заперта в ней, как в тюрьме, но вместо того, чтобы бороться и попытаться услышать собственный голос, я предпочитаю резать себя или выворачивать желудок наизнанку.

– Мне нужно принять душ. Скоро будет ужин, а ты знаешь, как мой отец не любит, когда опаздывают, – говорю я.

Я иду в ванную и открываю кран с водой. Пока она нагревается, я ищу лезвие бритвы. Я всегда прячу его между полотенец. Я нахожу его, зажимаю между пальцами и пристально гляжу в свое отражение в зеркале.

А у тебя все под контролем, Нектаринка?

Я дура. В отличие от него, у меня есть все, но я разлетаюсь вдребезги. Я веду лицемерную жизнь и становлюсь самой собой, только когда закрываюсь в ванной и безжалостно пытаюсь сорвать с себя маску.

Пусть тот вечер, когда Дез вошел в мою комнату и утешил меня, и был прекрасным, но нельзя же быть настолько глупой, чтобы верить, будто он действительно понимает, что я делаю.

Какой размазней я должна ему казаться?

Странно, но на этот раз холод металла не приносит мне никакого облегчения, и меня охватывает паника.

Если даже в этом я не нахожу спасения, как я могу надеяться, что у меня получится управлять собственной жизнью? Мне нужен контроль, по крайней мере над своим телом. Я хочу, чтобы эта боль сводила на нет все остальное, однако мои руки начинают дрожать, и лезвие выскальзывает на пол. Я смотрю на унитаз, и меня одолевает желание выблевать все неподобающие желания и неопределенности, но я сдерживаюсь.

Возможно, я сделаю это после. С полным животом это проще. Я подбираю лезвие с пола, протираю его спиртовой салфеткой и подношу к предплечью.

Я немного надавливаю на бритву и заставляю ее прорезать кожу.

Едва только проступает кровь, я сжимаю порез, чтобы она потекла еще сильнее.

Рана кровит, жжет и обманывает меня.

Болью я лечу боль.

Болью я лечу боль.

Болью я лечу боль.

Я повторяю эти слова, будто мантру, до тех пор, пока не отрешаюсь от происходящего. Мгновение все идет хорошо, и я улыбаюсь, затем у меня подкашиваются ноги, и я понимаю, что за безумие я совершила.

В определенный момент ты привыкаешь ни для кого не быть особенной.

Ты, которая, напротив, считала мир особенным.

15

Дезмонд

Я передрался со всем миром, но ты – мое единственное поражение.

Ева забавна и тоже очень красива.

Я разглядываю ее, пока она вовсю рассказывает о своей университетской жизни. Как же она отличается от своей сестры!

Ева более открытая и уверенная в себе, по крайней мере на словах. Она без тени смущения разговаривает со своим отцом, и это мне нравится, потому что Мэтт – настоящий деспот, хоть и скрывает свой характер за притворной улыбкой и любезностью. Анаис, напротив, всегда уступает ему.

Мэтт и Сара вмешиваются абсолютно во все, они ведут себя с Анаис так, будто она – дрессированная обезьянка, и это приводит меня в такое бешенство, что я едва-едва сдерживаюсь.

В жизни есть момент, когда ты готов сделать все, чтобы стать таким, каким тебя хотят видеть другие, и ты не успокаиваешься до тех пор, пока тебе не удается полностью соответствовать ожиданиям. Но позже наступает другой момент, когда ты начинаешь ненавидеть того, кем ты стал, и делаешь все, чтобы вновь стать прежним.

Я гляжу на Анаис. На ее запястьях по-прежнему эти проклятые браслеты. И на ней свитер с длинными рукавами. Проклятие!

Она ковыряется вилкой в тарелке с таким подавленным видом, что мои руки ноют от желания прикоснуться к ней. Абсолютно никого не волнует, съест ли она хоть что-то за ужином, или еда останется нетронутой. Напротив, за последнее Сара ее хвалит. Она говорит, что если у девушки хороший аппетит, значит, с ней не все в порядке.

Что за чушь! Однако Анаис, кажется, прислушивается к ее словам.

Я снова думаю о вчерашнем дне и ее удивительном появлении рядом в тот момент, когда я вновь переживал часть своего прошлого. Нет, это не может быть просто совпадением. Будто Господь Бог собственной персоной потрудился, чтобы эта девушка увидела меня со всех сторон, особенно темную часть меня. Увидела и приняла эту сторону моей природы, как я принимаю зверя, который медленно разрывает ее саму.

Как я и думал, Карлос снова хочет видеть меня на Фабрике.

Дважды в неделю, он сказал. Я ответил, что должен подумать.

Сегодня вечером с нами ужинает Брианна. Она не слишком мне по нраву, в отличие от Кэрри, которой, по всей видимости, я немного нравлюсь. Брианна смотрит на меня свысока. И даже сейчас, пока я сосредоточил свое внимание на Анаис, я чувствую на себе ее взгляд. Я поворачиваю голову к Брианне и слегка подмигиваю, чтобы позлить ее.

– Итак, Дезмонд… Дез, – обращается ко мне Ева, – мне уже столько рассказали о тебе, что кажется, будто я уже хорошо с тобой знакома. Как дела в школе, привык уже к новой обстановке?

Кажется, Ева искренне проявляет интерес, и я тоже решаю быть искренним.

– Мне не на что жаловаться. Я считаю, что остальные ученики – это папенькины сынки, но во всем остальном я стараюсь