— Вот спасибо тебе, — говорит Эми, подхватывая два пакета.

— Да, спасибо, — говорит Эллен.

Навешиваю на Арни хлопья для завтрака:

— Тащи, парень.

Эми делает вторую ходку. Спешит, отдувается.

— Эллен сломала ноготь.

— Ох, — говорю. А сам хочу спросить: «Мне что, теперь горевать?»

— Мама нервничает. Кушать хочет. Ты ей чипсы привез?

— А как же.

— Шесть пакетов, надеюсь.

— Сколько в списке указано. Сколько указано, столько и привез.

— Понимаешь, я вначале написала пять… потом исправила на шесть…

— Ну, не знаю. Эми… уноси продукты.

Из дома выбегает Арни и быстро-быстро десять раз повторяет:

— Арахисовое масло.

— Да, Арни, привез тебе арахисовое масло.

— С орешками, с орешками, с орешками, с орешками, с орешками?

— Конечно, с орешками.

Он валится на землю рядом с почтовым ящиком. Это смахивает на оргазм. Из дома появляется Эллен с пластырем на месте ногтя.

— Йогурт мне привез?

— Да.

— А от тебя, оказывается, есть польза, — говорит она, выбирая самый маленький, наилегчайший пакетик.

Наконец покупки перекочевали в кухню. Пока Эми с Эллен расставляют все по местам, Арни топочет по коридору нижнего этажа и давит мелких черных муравьев. Мама спрашивает, что планируется на ужин, и Эми невнятно упоминает куриное рагу. Мама тянет:

— Каааак чудненько!

Держа в каждой руке по банке майонеза, Эми подходит ко мне и шепчет:

— Посовещаться надо, о’кей?

У меня на языке уже вертелось «Мне некогда», но она сжимает мой локоть и сообщает: «Насчет праздника Арни». А сама улыбается, как будто жаждет услышать «Ура!».

— О’кей. Приду к тебе на совещание.

— Хорошо.

— Но только, — продолжаю я, — по дороге домой у меня пропал аппетит, так что ужинать я не буду, договорились?

— Гилберт…

— Я писать хочу.

Уже собираюсь запереться в нижней ванной, совмещенной с туалетом, как туда втискивается Эми. За последнее время она располнела, и мы вдвоем там еле умещаемся. Я прислоняюсь к раковине, и сестра спрашивает:

— Это из-за денег, да? Из-за того, что тебе пришлось брать продукты в долг? Да?

— Я уже сам не знаю.

— Извини, что с деньгами так получилось. Мы скоро выкарабкаемся. Я понимаю, как тебе неприятно было просить. Пойми, это очень много значит — иметь возможность делать покупки в кредит.

— Да ладно, — говорю, — все нормально.

Хотя на самом деле это совсем не нормально. Я уже собираюсь устроить ей выволочку, чтобы разумнее планировала семейный бюджет, но она говорит:

— Они оба припозднились со своими чеками.

Я пожимаю плечами: это, мол, не мои проблемы.

— А что я могу поделать, если они оба припозднились?

— Слушай, мне в самом деле надо по-маленькому.

Эми отвечает:

— Не смею препятствовать зову природы, — и протискивается обратно в коридор.

Итак. Пора вас просветить.

Кроме нас, есть и другие Грейпы. Одна сестра и один брат.

Сестру зовут Дженис. На три года меня старше. Мы отправили ее учиться в потрясающий колледж, на факультет психологии, и как вы думаете, где она сейчас трудится? Как она, по-вашему, реализует свои огромные, глубочайшие таланты? Работает стюардессой. Верите, нет? Это чистая правда. Дженис — образцовая стюардесса, потому что у нее притворное лицо. Она довела до совершенства тот вид фальши, который благотворно влияет на большинство пассажиров. Ее улыбка в тридцать два зуба дает возможность бизнесмену Джо дышать полной грудью, ведь бизнесмен Джо понимает: при всех тяготах жизни ему все же не придется служить стюардессой. От этого у него повышается самооценка; от этого он позволяет себе пить неразбавленное спиртное, даже без кубиков льда.

Дженис время от времени наведывается к нам в гости. Живет она в Чикаго и вылетает из аэропорта О’Хара. По ее словам, аэропорт Чикаго не самый красивый и не самый чистый, но зато самый атмосферный. И в чем же, спрашивается, измеряют атмосферность… аэропортов? Я затрудняюсь сказать, в чем состоят обязанности стюардессы. Всякий раз, когда Дженис пытается пролить свет на свою профессию, я отключаю восприятие. И кстати, сам ни разу не летал на самолете: полет — это не мое. Вот как-то так.

На пять лет старше Дженис и на восемь лет старше меня наш брат Ларри. Каждый месяц он высылает нам по почте солидный чек, без какого-либо сообщения или хотя бы записки, даже без обратного адреса на конверте. От Дженис чеки — более скромные — поступают дважды в месяц, так что вкупе с заработками Эми как помощника учителя начальных классов и с моими бакалейными доходами нам худо-бедно хватает на жизнь. В материальном плане, судя по всему, Ларри весьма успешен. Приезжает он только раз в году, причем в один и тот же день — на рожденье Арни. Появляется рано утром с подарками, как Санта-Клаус, и в тот же день, до полуночи, отбывает. И так из года в год, словно отлаженный механизм.

Если поставить Эми пару пива, она расскажет вам немало историй из жизни Ларри. Например, как, впервые навернувшись с велосипеда, он ободрал себе все лицо, да так, что кожа свисала клочьями, похожими на полоски бекона, и до костей рассадил пальцы… мы с вами, наверное, стали бы вопить, реветь и плакать. Но Ларри не таков. Он пришел домой на своих двоих, с бесстрастным лицом, оставляя за собой кровавый след.

Обнаружив отца, висящего в подвале, Ларри, по словам Эми, бесстрастно поднялся по лестнице, в присутствии мамы и Эми, которые пекли хлеб, набрал номер экстренных служб, попросил оператора прислать «скорую» и объяснил: «У меня папа повесился».

Дженис говорит, в этом и кроются глубокие психологические причины, по которым Ларри приезжает домой не чаще раза в год. В качестве самопровозглашенного психолога высшей категории, Дженис, единственная из Грейпов, кто имеет диплом о высшем образовании, заявляет, что никому из нас не дано понять ту травму, которую получил Ларри, узрев перед собой болтающееся отцовское тело. И еще она утверждает, что отсутствие слез, воплей и истерик вовсе не служит доказательством бесчувственности. Наоборот: по ее словам, раны его столь глубоки, что недоступны обыденному сознанию.

Одно я знаю твердо: восемнадцатилетие Арни будет отмечаться с размахом. И если под мамой не провалится пол, если Арни не умрет во сне, если Эллен не принесет в подоле и если остальные Грейпы не отчебучат ничего из ряда вон выходящего, то, возможно (возможно), мы сдюжим.

Мою лицо над туалетной раковиной. Смотрюсь в зеркало. У меня появились эти носогубные складки от множества притворных улыбок, а еще паутинки вокруг глаз. Ранние признаки старения.