— Сволочи, — прошептал он. — Что они с тобойсделали…

— Олег… — прошептала она. — Ты все-таки…

— Обопрись на меня.

Она обнаружила, что ее руки уже свободны, а когда пошевелиланогами, с них упали разрезанные веревки. Олег протянул ей руку, она встала,пошатнулась. Он осторожно обнял ее за плечи, но она все равно охнула и закусилагубу. Кожа пламенела в кровавых ссадинах, на спине висели лохмотья кожи, акровавые полосы наложились одна на другую так, что образовали месиво.

— Можешь идти? — спросил он. — Хотя это неважно. Я унесу, больше не волнуйся.

Она пошарила взглядом. Сорванное с нее платье грязной грудойлежало в углу этой комнаты. Она помнила, как на улице мужчины не могли оторватьот ее изумительной фигуры восторженных взглядов, а их женщины зеленели отзлости, но сейчас избитое и опозоренное тело невольно горбится, отчеговыпячивается живот и провисает грудь…

— Смогу, — ответила она. — Я все смогу, чтобыони все подохли!

— Подохнут, — пообещал он.

Под грудой платья обнаружились ее туфельки. Она попыталасьнадеть, однако ступни распухли, не влезли. Два трупа, из-под которых выползаютструйки крови, в огромных ботинках. Она далеко не Дюймовочка, но все же в одинтакой ботинок влезут обе ее ноги…

— Выберемся наверх, — сказал он, — все будет.Любые туфли.

— А мы выберемся? — спросила она тихо.

— Мы из всего выберемся, ~ пообещал он.

— Олег!

Он улыбнулся разбитыми губами:

— Представь себе, они не знают, что я и есть тот самый,к которому они пытаются подобраться!

Она отпрянула, из ее глаз брызнули слезы.

— Ты должен убить меня!

Он удивился:

— За что?

— Я предала тебя… Они сделали мне один-единственный укол…и я рассказала им все-все! Я призналась им, какой ты крутой… я рассказала, какмы познакомились… Я им рассказала со всеми подробностями, что ты не нижерангом, чем полковник… что-то заставляло меня болтать без остановки! Только онипочему-то этим не заинтересовались!

— Ну, — протянул он успокаивающе, —сказанула… Если за предательство убивать, то пришлось бы уничтожить всех женщинна свете!.. Нет уж, приходится мириться, приспосабливаться.

Она всхлипнула громче:

— Что ты говоришь? Разве мы… предательницы?

— До единой, — ответил он убежденно. — Домозга костей. Это в крови. И в этих… фибрах. Это ваша суть. Нет, за такуюмелочь… даже не мелочь, а за естественное свойство женской натуры разве можноубивать?.. Мужчин — надо, но женщин…

Наконец до нее дошло, что это у него такой тяжеловесныйюмор, если этот человек вообще понимает, что это, она заревела громче,распласталась на его груди, как медуза на широком камне, обвисла, плечивздрагивали, потом затряслись, как будто раскручивались лопасти вентилятора, аслезы побежали по каменным плитам, что у

него служили грудью, промочили рубашку, скопились у пояса.

— Уходим, — повторил он настойчивее. — Здесьникого не осталось, но до соседнего сектора рукой подать. А я не хочу убиватьэтих парней, из каких бы стран они ни приехали.

Она взглянула непонимающе, больно сентиментален, а онподумал, что не станет же объяснять, что среди них наверняка есть его прямыеправнуки или много раз праправнуки.

— Если можно убить, — прошептала она, — тонадо убить…

— Ах да, — ответил он неуклюже, — да, тыправа.

С другой стороны, даже самым что ни на есть прямым сыновьями внукам не дозволено так обращаться со свободной женщиной. Она едвапередвигает ноги! Похоже, ее насиловали все, кто был там в группе, моглиповредить, сволочи. Могла вообще порвать связки. И даже били, лицо почти втаких же кровоподтеках, как и его.

Он сорвал с убитого офицера кобуру с пистолетом, который тоттак и не успел достать, быстро прицепил ей на пояс сзади.

— Кобура скрытого ношения, — пояснил он. —Тебе идет.

— Ну, спасибо…

Она, в самом деле, внезапно ощутила себя увереннее. Хотяникогда в жизни не держала в руках пистолета, даже игрушечного, но эта недобраятяжесть почему-то добавила сил.

Ноги подкашивались, онемели, кровь пошла в лодыжки, Юлия заплакалатихо и жалобно, в голые подошвы кололо, словно всаживали горячие иглы. Олегприготовился подхватить ее на руки, но она с усилием отстранилась: не тотслучай, сейчас это оскорбление, а не признак нежности и одновременно мужскогохвастовства.

Огни в стенах быстро убегали за спину. Она обнаружила, чтововсю бежит с ним рядом, задыхается, голые ступни стучат по бетону. Затем Олегперешел на шаг, осторожно отыскал утопленный в стене широкий пульт управления,снял кожух, что-то замкнул, посыпались искры, но тут же с допотопнойнеторопливостью прямо в бетонной стене одна плита опустилась, открылся коридор,за ним чернела толстая бронированная дверь.

Шлюз, — поняла она. — И здесь их невидимыемеханизмы чистят на предмет радиации. А если сочтут чересчур грязными, то и непустят…

Зажужжало, заскрипело, массивные створки медленно пошли встороны. Открылся тускло освещенный бункер ангарного типа. Олег втащил Юлию заруку, двери тут же захлопнулись с чавкающим звуком, словно на стыках былипокрыты мягкой резиной.

— По диагонали, — шепнул Олег. — Видишьлесенку наверх? В конце бункера…

Он умолк. На той стороне бункера раздвигались железныестворки. Юлия видела, каким молниеносным движением Олег выхватил пистолет ивыстрелил в распределительный щит. Там вспыхнуло, все огромное помещениемгновенно погрузилось в полную темноту. Послышался скрип двери, легкий стук,затем — топот подкованных ботинок. Юлия чувствовала по движению Олега, что он согромной силой что-то метнул. В шуме и топоте подкованных сапог ей почудился короткийвсхлип.

Пыль все сильнее щекотала ей нос. Не выдержав муки, онагромко чихнула. Его глаза уже перешли на ночное зрение, он видел, как в темнотеголовы всех десантников мгновенно повернулись в их сторону, сказал насмешливо:

— Будь здоров, Коваленко!.. Что-то как коза чихаешь…

На встревоженных лицах кое-где появились улыбки.

Один из десантников растерянно огляделся, вскрикнулвозмущенно:

— Я причем?.. Это не я!

Кто-то гоготнул:

— Это не он, майор. Он тут другое сделал… Дыхнутьнельзя. Нет ли противогаза?

Под гогот десантников Олег молча тащил ее вдоль стены, апотом подхватил на руки и понес. Она испуганно обхватила его за шею, прижалась,затихла.