Но посетитель не торопился уходить. Он стоял, расставивплотные ноги в закрытых скороходовских сандалиях, и не столько стрелял, сколькоразговаривал с хозяином тира.

Гаврик улучил минуту, когда хозяин оглянулся, и учтивопоздоровался:

– Бог помощь, дядя. С праздником.

Хозяин с большим достоинством ответил медленным кивкомголовы, как и подобало владельцу такого необыкновенного увеселительногопредприятия. Это был хороший признак. Значит, хозяин в духе и, весьма-весьмавозможно, даст подержать монтекристо.

Мальчик счел возможным приблизиться и даже стать на порогетира.

Он с жадным восхищением рассматривал висящие над прилавкомпистолеты, ветвистую подставку для стрельбы с упора, заводные игрушки мишеней,из которых одна нравилась мальчику.

Это был японский броненосец с пушками и флагом среди резкозеленых волн жестяного моря. Из моря торчал на палочке маленький кружок. Стоилов него попасть, как броненосец с шумом раскалывался пополам и тонул, а на егомосте выскакивал жестяной веер взрыва.

Конечно, среди барабанящих зайцев, балерин, рыболовов сбашмаком на удочке и бутылок, движущихся одна за другой на бесконечной ленте,японский броненосец занимал первое место по блестящей выдумке и художественномувыполнению.

Всем было известно, что японцы совсем недавно под Цусимойпустили ко дну весь русский флот, и среди стрелков непременно находился охотникотомстить япошкам.

В тире был еще настоящий фонтанчик. Его пускали по особомузаказу. Хозяин клал на струю легонький целлулоидный шарик. Вода подбрасывалаего, вертела: то вдруг опускала, то вдруг подымала. Это было настоящее чудо,загадка природы.

Попасть в него было неслыханно трудно. Любители, войдя вазарт, просаживали по десять – пятнадцать пуль и чаще всего уходили ни с чем.

Но уж если кто-нибудь сбивал шарик, то за это ему полагалсялишний выстрел бесплатно.

– Значит, ничего такого у вас вечером не случилось? –продолжал разговор посетитель, играя изящным ружьецом, совсем маленьким в егобольших лапах.

– Как будто бы ничего.

– Так-с.

Стрелок поискал глазами, во что бы прицелиться. Он снялсинее пенсне, отчего на его мясистом носу обнаружились две коралловые вдавлины,и прицелился в зайца с барабаном. Но затем раздумал и опустил ружье.

– И местные рыбаки ничего такого не рассказывали?

– Не рассказывали.

– Гм…

Посетитель опять прикинул монтекристо и опять его опустил.

– А я слышал, что вчера вечером здесь против берега какой-точеловек с «Тургенева» упал. Ничего не слышали?

– Ничего.

У Гаврика перехватило дыхание, как будто его вдруг окатилицелым ведром ледяной воды. Сердце так стиснулось, что его не стало слышно. Ногиослабли. Мальчик боялся пошевелиться.

– А я слышал, что будто прыгнул с парохода один человек,которого преследует полиция. Вот тут, против этого берега. Не знаете?

– От вас первого слышу.

Как видно, хозяину тира уже давно надоел этот усатый болтун.

Хозяин с учтивым достоинством вертел в руках зеленуюкоробочку с патрончиками и почти зевал. Он совершенно справедливо полагал, чтоесли ты пришел стрелять, то и стреляй. Если же тебе хочется поговорить счеловеком, то – отчего же? – можно и поговорить между двумя выстрелами. Нотолько, разумеется, поговорить на какую-нибудь интересную тему: например, овелосипедных гонках на циклодроме или же о русско-японской войне.

На его потертом, истерзанном тайными страстями лиценеудачника отражалась томительная скука.

Гаврику было его от всего сердца жаль. Он, как и все другиедети, почему-то очень любил этого человека с косо подрезанными бачками, скривыми, как у таксы, ногами, с волосатой грудью, просвечивавшей сквозьсетчатый тельник густой татуировкой.

Гаврик знал, что, несмотря на приличные заработки, у негоникогда не было копейки за душой. Всегда он кому-нибудь должен, всегда чем-тоозабочен до крайности. Про него ходили слухи, что когда-то он был знаменитыйцирковой наездник, но однажды за какую-то подлость ударил хозяина цирка хлыстомпо лицу. Его выгнали. Лишенный куска хлеба, с волчьим билетом в кармане, онстал играть на бегах, и игра погубила его. Теперь он играл во все игры, небрезгая даже играть с мальчишками в «пожара» по копейке.

Страшный азарт вечно терзал его душу.

Было известно, что иногда он проигрывал с себя все.Например, штиблеты, бывшие на нем, принадлежали не ему. Он их проиграл еще вначале лета в «двадцать одно» и теперь, закрывая на ночь свое заведение, снималих и шел домой босиком, держа под мышкой ящик с ружьями и пистолетами, которые– из страха проиграть их – сдавал до утра на хранение одному знакомому дворникус Малой Арнаутской улицы.

Однажды на глазах у Гаврика он поспорил на полтинник скаким-то гулявшим по берегу барином, что попадет из монтекристо в воробья налету. Разумеется, он промазал.

Гаврику до слез жалко было смотреть, как он долго сискусственным постыдным удивлением рассматривал ружье, пожимал плечами инаконец полез куда-то в подкладку своего латаного пиджачка. Он извлек оттудаполтинник и, бледный, подал барину. Барин стал было со смехом отказываться,говоря, что это было в шутку. Но хозяин тира посмотрел вдруг на него такимисумасшедшими, жалкими и вместе с тем грозно налившимися кровью глазами, что тотпоспешил взять полтинник и смущенно спрятал его в карман чесучового пиджака.

В этот день хозяин тира не закрывал своего заведения наобед.

– …Я вам советую, господин, выстрелить в балерину. Увидите,как она пикантно сделает ножками, – с польским акцентом сказал хозяин, чтобыпрекратить надоевший разговор и вернуть посетителя к стрельбе.

– Однако же странно, что никто ничего не знает, – сказалпосетитель и вдруг заметил Гаврика.

Он осмотрел его бегло с ног до головы:

– Мальчик, ты тутошний?

– Тутошний, – неожиданно тонким голоском сказал мальчик.

– Рыбацкий?

– Рыбацкий.

– Чего ж ты стесняешься? Подойди, не бойся.