Гаврик смотрел на жесткие, крепко закрученные черные, каквакса, усы, на длинную полоску пластыря поперек щеки и, машинально переступаяногами, с ужасом приближался к господину.

– У тебя есть батько и матка?

– Ни.

– С кем же ты живешь?

– С дедом.

– А дед кто?

– Старик.

– Понятно, что старик, а не молодой. А что он делает?

– Рыбу ловит.

– Значит, рыбак?

– Ну, рыбак. Рыбалка.

– А ты что?

– Хлопец.

– Это ясно, что хлопец, а не девочка. Я тебя спрашиваю: чтоты делаешь?

– А ничего. Дедушке помогаю.

– Стало быть, вместе рыбачите?

– Эге.

– Так-с. Понятно. Как же это вы так рыбачите?

– А просто. Ставим на ночь перемет, а потом утром вытягиваембычков.

– Стало быть, выходите в море на шаланде?

– Эге.

– Каждый день?

– Как это? Что вы спрашиваете, дядя? Я не понимаю.

– Экий ты дурень! Я тебя спрашиваю: каждый ли вы деньвыходите в море на шаланде?

– А то как же!

– Утром и вечером?

– Ни.

– Что ни?

– Только утром.

– А вечером?

– И вечером тоже.

– Так как же ты говоришь, что только утром, когда и вечеромтоже?

– Ни. Мы вечером только ставим перемет. А бычков – техвытягиваем утречком.

– Понимаю. Стало быть, вечером тоже выходите?

– Ни. Вечером только ставим.

– Ой, господи боже! Но для того, чтобы поставить, ведь надовам прежде выйти в море?

– А как же!

– Значит, вечером тоже выходите?

– Ни. Вечером не вытягиваем. Вытягиваем только утречком.

– А вечером выходите ставить?

– А как же!

– Стало быть, вечером тоже выходите?

– Эге.

– Ну, вот видишь, какой ты дурень! С тобой надоразговаривать, хорошенько накушавшись гороха. Ты зачем такой дурень?

– Я маленький.

Усатый господин посмотрел на Гаврика сверху вниз снескрываемой насмешкой и слегка, но, впрочем, довольно-таки основательнощелкнул его по голове.

– Эх ты, рыбалка!

Но мальчик вовсе не был таким дурнем.

Он сразу почувствовал в усатом хитрого и опасного врага.Ходит по берегу, выспрашивает про матроса. Только делает вид, что пришелпострелять. А на самом деле, кто его знает, что у него на уме. Наверное,какой-нибудь из сыскного. Еще, чего доброго, пронюхает как-нибудь, что именно уних в хибарке и скрывается беглец. Может, уже и проследил, не дай бог!

Гаврик тотчас решил прикинуться совсем маленьким дурачком.От дурачка не много узнаешь.

Мальчик тут же скроил глупую рожу, какая, по его мнению,должна быть у маленького дурня, выпучил бессмысленно глаза и стал преувеличеннозастенчиво переминаться с ноги на ногу, ковыряя на губе заеду.

Усатый, видя, что имеет дело с полным несмышленышем, решилсначала войти с ним в дружбу, а уж потом обо всем выспросить. Он не безоснования полагал, что дети – народ любопытный и наблюдательный и знают лучшевзрослых, что делается вокруг.

– А как тебя звать, мальчик?

– Гаврик.

– Так-с. Стало быть, Гаврюха?

– Эге. Гаврюха.

– Ну, вот что, Гаврюха: хочешь выстрелить?

Даже уши у мальчика и те покрылись горячей краской. Однакоон тут же овладел собой и, продолжая изображать дурачка, пропищал совсемтоненьким голоском:

– А у меня, дяденька, нету пятачка.

– Это я понимаю, что у тебя нету капиталов. Ничего. Один разможешь выстрелить, я заплачу.

– Дяденька, а вы с меня не смеетесь?

– Не доверяешь? Ну хорошо… Вот!

С этими словами усатый выложил на прилавок большой,совершенно новый пятак.

– Пали!

Гаврик, задохнувшийся от счастья, нерешительно посмотрел нахозяина тира.

Но у того на лице появилось уже строго официальное выражение,исключавшее даже самую возможность дружеских перемигиваний.

Он посмотрел на мальчика, как на незнакомого, и, учтиво,склонившись над прилавком, спросил:

– Из чего вы предпочитаете стрелять, молодой человек: изпистолета или же из ружья-с?

Тут Гаврик и взаправду почувствовал себя дурачком – до тогорастерялся от так неожиданно подвалившего ему счастья.

Он обалдело улыбнулся и, почти заикаясь, пролепетал:

– Из монтекристо.

Хозяин элегантно зарядил ружье и подал его мальчику. Гаврик,сопя, припал к прилавку и стал целиться в бутылку. Конечно, ему больше хотелосьбы выстрелить в японский броненосец. Но он боялся промахнуться, а бутылка былабольшая.

Мальчик старался как можно дольше растянуть наслаждениеприцеливания. Поцелившись немножко в бутылку, он стал целить в зайца, потом вброненосец, потом опять в бутылку. Он переводил мушку с кружка на кружок,глотая слюну и с ужасом думая, что вот он сейчас выпалит – и все это блаженствокончится.

Гаврик глубоко вздохнул, положил ружье и, виновато взглянувна хозяина, сказал усатому:

– Знаете что, дядя: я лучше не буду стрелять, я уже всеравно поцелился, а вы меня лучше угостите в будке зельтерской с сюрпризом. Вамже дешевле обойдется.

Усатый ничего не имел против, и они, стараясь не глядеть нахозяина, на его презрительную и вместе с тем насмешливо-равнодушную физиономию,отправились к будке.