– Говорю ж – в глаза… – Велька вдруг вскинул глаза, тряхнув огненно-рыжими вихрами. – А я тебе это… подарок принес…

– Принес – так дари! – дернула плечами дева. – Ну? Чего ждешь-то?

– Так это… Вот!

Смущенно хмыкнув, Велька вытащил из калиты шелковую голубую ленту!

Ясно все было… предлагал стать его девушкой… невестой…

– Ты ж дарил уже как-то… – негромко напомнила Звенислава. – Помнишь, что тогда дед Коряга сказал? Молчи – повторять не станем… А меня тогда, между прочим, на конюшне высекли! Так, для порядку… Неделю сидеть не могла…

– Что ж ты молчала-то? – рыжий с гневом вскочил, выхватив из-за пояса нож. – Да я твоего деда…

– Охолонь! – быстро приказала девушка. – Дед мне, чай, не чужой. Имеет право. А вот благоволение его заслужить непросто.

Велька сверкнул глазами:

– Да ты скажи только – как?

– Сама еще не знаю, – посмотрев в небо, честно призналась девушка. – Смотри – ястреб.

– Это коршун.

– Нет – ястреб! Коршун не так летит. Он парит больше, все добычу высматривает… Ястреб же соображает быстрей.

– Звень, а ты завтра это… вечером на околицу выйдешь? – тихо осведомился десятник.

– Не знаю… Верно – нет, – Звенислава сорвала ромашку.

– Что так? – поднял глаза отрок.

– С девчонками за грибами завтра идем, на Чернолесье…

Велька ахнул:

– Однако ж не ближний свет! Там верст с десяток будет… И капище старое там где-то невдалеке… Жуть!

– Ну и что? – пожала плечами Звеня. – Зато там белых – тьма! Любишь грибы? Я – так очень.

– И я – очень.

– А некоторые их вообще не едят! Вон, ляхи… или ромеи…

– Ромеи из них соус делают. Из червивых… Соус – это…

– Я знаю, Вель. В Царьграде ж была…

– Звень…

Отрок покусал губы, не зная, как начать важный для себя разговор… вернее – как продолжить… ленту-то он так и держал в руке… Но вот все нужные слова как-то из головы выскочили, словно выдуло их оттуда горячим степным ветром!

– Ты сказать что-то хочешь? – собрав к ромашке василек, прищурилась дева. – Венок сплету…

Юноша покивал:

– Красиво… Звень… а ты… А ты с кем в лес-то?

– Сказала ж – с подружками. Ярослава из Полуярковых рода… и еще Хорькова Маша… если отпустят. Ей на покос надо… Но Хорьковы, говорят, закончили – свои покосы у них.

– Богатые!

– Да уж… Ой! – прищурившись, девушка бросила взгляд на солнце. – Пора бы уж мне и домой… Проводишь?

– Звень…

– Ну, как знаешь…

– Так с лентой-то как, Звеня? – наконец, вымолвил Велимудр. Парень нынче был сам на себя не похож – так ведь и не каждый же день так вот…

– С какой еще лентой? – девчонка сделал вид, что не понимает, о чем идет речь, хотя, конечно же, прекрасно все понимала. – Ах, с этой… Красивая. И дорогая, поди…

– Да уж…

Вовсе не это хотел сказать Велимудр. Хотел бы вот прямо сейчас обнять зазнобу и сказать так красиво и емко, как говорят в старинных ромейских книжках: «Я люблю тебя больше жизни, душа моя, Звенислава! Знай, что сердце мое давно уже принадлежит тебе и будет принадлежать всегда, что бы ни случилось. Я всегда буду защищать и любить тебя, хотя бы мне ради этого пришлось расстаться с жизнью! О Звенислава, ты – свет очей моих, луна в ясном ночном небе, очи твои, как солнце…»

– Э! Ты что там шепчешь-то? Говорю ж – пора.

– А? Так я про ленту… – парень вдруг сник… ничего у него не выйдет! Звенислава вон какая красивая! А он… С таким-то простецким лицом… с вихрами этими рыжими, с веснушками…

– Ах, про ленту-у… А ну-ка, закрой глаза!

– Чего?

– Глаза закрой, я сказала!

– Есть, моя госпожа…

– Не подсматривай…

Велька и не подсматривал, и не собирался вовсе. Только почувствовал, как выскользнула из руки лента… И сильно-сильно забилось сердце… А потом…

– Ну… можешь открывать…

Юноша распахнул очи…

В златую, цвета спелой ржи, косу Звениславы была вплетена шелковая голубая ленточка… подарок! И – куда более того…

– Звень!!!

– Снова закрой! Ну, глаза же…

Парнишка не спрашивал – зачем. Просто закрыл… И ощутил на губах терпкий вкус поцелуя! Может быть, первый раз в жизни…

* * *

Кони шли резво, и все же через десяток верст всадники остановились на отдых. Спешились, напоили в ручье лошадей, пустили пастись на лужайке, поросшей высокой сочной травою и клевером. Выставив часового, воины разлеглись здесь же, в траве, под тоненькими березками, окружавшими лужайку юным белоствольным хороводом. Кое-где средь густой зеленой листвы виднелись на деревцах и золотистые пряди – конечно же, не от первых ночных заморозков – от жары. Для заморозков-то еще рановато, в здешних местах не только август, но и хмурень-сентябрь – месяц летний.

Спустившись к ручью, Миша зачерпнул ладонями студеную воду – напился, уселся рядом, на камень.

Ах, Костомара… Кто ж на тебя напал, кто разорил твои земли, сжег усадьбу, убил верных людей? Кто это были? Просто разбойники? Ляхи? Или, может быть, князь Юрия кого-то послал?

Сотник сжал губы: настигнем – спросим! И спросим жестоко. За все! И за всех.

Имеет право! Ведь люди не чужие… Или – чужие? Вдова-то формально подчинялась старосте «журавлей»… Или – уже не починялась? Заартачилась. И тогда… Тогда придется спросить с «журавлей»… Если это они все устроили. По большому счету, спросить мог князь – Вячеслав Владимирович, но также могли спросить и священники, и воины – пусть даже и дружественно настроенные соседи; на личных связях в этом мире держалось многое, если вообще не все.

Еще Тоффлер, великий философ и социолог, подчеркивал в своих работах, что на каждой стадии развития общества главенствующую роль играют различные социальные институты. В индустриальном обществе – это корпорации, в постиндустриальном – университеты, в аграрном – в этом Мишином мире, мире сотника – церковь и армия. То есть – дружина… и даже – Младшая стража, как социальная ипостась.

Так что, преследуя чужих врагов, действовал сотник правильно, по всем неписаным законам этого времен – имел право спросить.

– Не помешаю? – к ручью неслышно спустилась Лана. С юной половецкой красоткой сотника связывали весьма сложные отношения. С одной стороны, это был подарок Костомары, бесправная рабыня… с другой – рядович, не просто временный холоп, а человек, заключивший со своим хозяином договор – и по этому договору имеющий уже какие-какие права… А еще Лана – верный соратник и друг… и даже чуть больше, чем друг… По крайней мере, так было в далеких половецких степях, но вот сейчас Михаил не хотел бы возобновления отношения, и вовсе