Гегемония английской коммерции и производства в XVIII веке не могла не стимулировать английскую типографскую отрасль к тому, чтобы обрести независимость от иностранных поставок. Англия была последней западной страной, признавшей римский шрифт стандартом для печати на местном языке. Поворотным моментом стал уже 1611 год, когда Роберту Баркеру пришлось переиздать римским шрифтом Библию, которую он напечатал всего годом ранее готическим шрифтом и которая провалилась в продаже. Дело в том, что к тому времени английская и шотландская публика уже успела привыкнуть читать Библию, напечатанную римским шрифтом, как была напечатана еще Женевская Библия 1560 года, первая из Библий на английском языке. Ее перевели высланные из страны протестанты, одним из которых был Джон Нокс, на деньги Джона Бодли, отца будущего основателя Оксфордской библиотеки, напечатал ее Конрад Бадиус, сын Йоссе и зять Робера Эстьенна, а вычитал Теодор Беза, друг и позднее биограф Кальвина. Хотя английское правительство отстаивало готическую «епископскую Библию» 1568 года, Сесил смотрел сквозь пальцы на ввоз копий Женевской Библии, а Уолсингем[20] способствовал ее переизданию в Лондоне. Генеральная ассамблея Шотландской церкви санкционировала ее для Шотландии в 1579 году. К 1611 году вышло около 150 изданий, так что во всех грамотных английских и шотландских домах привыкли читать семейную Библию, напечатанную римским шрифтом.

Однако английские печатники еще на век дольше оставались зависимы от импорта матриц с континента, в основном из Голландии. От этого рабства Англию освободил Уильям Каслон (1692—1766), житель Вустершира. Он обосновался в Лондоне в качестве резчика шрифтов и словолитчика в 1716 году. Его первый образец шрифта (1734) сразу же прославил Каслона и навсегда поместил Англию в авангард европейской типографики.

Шрифты Каслона представляют собой (по словам Апдайка) «абсолютно английский вариант», «удобочитаемый и практичный», коя традиция через голландских шрифтовиков XVII столетия уходит к Гарамону и Гранжону в XVI век и в конце концов к Гриффо в XV. Уильям Каслон-второй стал партнером своего отца в 1742 году, и семья владела фирмой «Уильям Каслон и Сыновья» до смерти последнего потомка Каслона по мужской линии в 1873 году.

По неизвестной причине Каслон выбрал для демонстрации своих шрифтов начало первой катилинарии Цицерона, и строчка Quousque tandem, «Доколе же», еще долго использовалась для изображения образцов шрифта. Такой выбор был неудачен, ведь прописная Q очень редко встречается в английском языке, а из-за своего хвостика требует к себе особого отношения, довольно нетипичного для остальных прописных букв. Самые широкие возможности для оценки любой шрифтовой гарнитуры и в верхнем, и в нижнем регистре дает буква М/m; поэтому, по общему согласию, она и стала критерием, в соответствии с которым исследователи инкунабул распутывают загадки первых шрифтов и устанавливают их.

За Каслоном последовал Джон Баскервиль (1707—1775), величайший шрифтовик эпохи, последовавшей за периодом инкунабул. Он тоже происходит из Вустершира, но почти всю жизнь провел в Бирмингеме, который благодаря ему смог в кои-то веки войти в историю цивилизации. Стишок XIX века вот так нелицеприятно противопоставляет город и его знаменитого жителя:

Подобно многим ранним печатникам, Баскервиль пришел в типографское дело из каллиграфии, которую преподавал с 1733 по 1737 год; и, подобно многим ранним печатникам, приложил свой универсальный гений к дизайну и литью шрифтов, к набору и печати, к бумаге и чернилам, а свое особое внимание – к выбору верного типа бумаги; а что касается усовершенствованных им типографских чернил, то они оказались едва ли не важнее, чем создание нового шрифта.

С Вергилия формата ин-кварто (1757) – своей первой книги – Баскервиль начал серию примерно из пятидесяти изданий, с которыми, по мнению Филипа Гаскелла, «мало что может соперничать за всю историю печати». В своем шедевре – Библии формата ин-фолио, отпечатанной им для Кембриджского университета, он «добился особо удачного сочетания шрифта, верстки, бумаги и краски. Это, – продолжает мистер Гаскелл, – одна из прекраснейших книг всего XVIII века». Один из выдающихся вкладов Баскервиля в современное книгопроизводство – его идея, что хорошая книга требует простой и ясной типографики. В наши дни это кажется общеизвестной банальностью, но в ту эпоху, когда книгу судили по тому, как над ней поработал гравер и иллюстратор, а не по основополагающему вкладу наборщика и печатника, она была поистине революционной.

Баскервиль был истинным пророком, но не в своем отечестве. Обедневший и осмеянный, он несколько раз пытался продать все свое оборудование какой-нибудь типографии на континенте, но это ему никак не удавалось из-за назначенной им «непомерной» цены 8000 фунтов. В 1779 году уже его вдова в конце концов продала его пуансоны, матрицы и станки Бомарше для кёльнского издания Вольтера. После этого шрифты Баскервиля продавались и перепродавались между различными французскими словолитнями, и их происхождение совершенно кануло в Лету, пока в 1917 году Брюс Роджерс, тогда типографский советник издательства Кембриджского университета, не открыл их заново. Наконец, в 1953 году месье Шарль Пеньо из «Деберни и Пеньо» преподнес издательству Кембриджского университета царский подарок в виде всех сохранившихся оригинальных пуансонов, за исключением одного (весьма непримечательного) греческого шрифта, который Баскервиль создал в 1758 году для издательства Оксфордского университета, где он до сих пор и хранится.

Каслон и Баскервиль вдвоем не только реформировали современное им английское книгопечатание, но и много лет оказывали влияние на типографику всех стран, где пользуются латинским алфавитом. Их шрифты обязаны своим успехом эстетическому удовольствию, которое дарит изящество формы каждой буквы, а также тому, что их легко приспособить к печатной литературе любого рода – от величественного фолианта церковной Библии до очаровательного томика лирической поэзии. Они обладают великим достоинством сочетания ненавязчивости с превосходной удобочитаемостью. Они никогда не становятся между читателем и автором, их можно читать в течение длительного времени, не напрягая глаза, в отличие от большинства шрифтов.

Фурнье и Баскервиль послужили главными вдохновителями для единственного великого типографа Италии XVIII века – Джамбатисты Бодони (1740—1813). Он учился в издательстве Ватикана и затем всю жизнь служил у герцогов Пармы, возглавляя их типографию Stampa Reale. Ему удавалось работать в соответствии со своим убеждением: «Я желаю только красоты и не работаю ради вульгарности». Его Manuale tipografico, «Типографское руководство» (1788 год; второе и последнее издание, печать которого закончила уже вдова Бодони, – в 1818 году), ясно показывает причины его невероятной популярности при жизни и сравнительного забвения после смерти. Торжественность, даже помпезность начертания его шрифтов сделала их непригодными для тех целей, ради которых трудились типографы и издатели XIX века, – массового обучения и массового развлечения.