Явился санитар, одним своим суровым видом давая понять, что пора. Первого и Джона раздельно подвели к лифтам, посадили в них и подняли наверх. Проводили во двор. Ненавязчиво предложили залезть в припаркованный у входа фургон (кузов, конечно, без окон). На этот раз – никаких мешков на головах. Фургон был чёрным, очень модных очертаний. В общем-то, и не фургон, а скорее, большой раздутый минивэн, пахнущий новеньким пластиком и экокожей. В закрытой части фургона – в той, которая отводилась «солдатам-пациентам», – сиденья располагались не поперёк кузова, а вдоль его бортов (уж откуда бы в голове Первого ни взялись все эти название). Пара вытянутых желтоватых ламп горела под потолком. Кузов – наглухо отгорожен от водительского отсека, а в перегородку встроен откидной столик из пластика того же приторно-карамельного оттенка, что и винил сидений.

Джон в наряде «мирного спеца» (чуть более капитальной версии мотоциклетной брони) уселся напротив Первого, глядя на него почти без страха, но с явным недоверием. Он забился в угол фургона, к перегородке со столиком, и опустил глаза, разглядывая свои ловкие руки. Задние двери хлопнули, двигатель заурчал. Машина рванула с места, заставив «пациентов» вцепиться в края сидений.

Ехали они долго. Часы напролёт. Однако столом воспользоваться так и не довелось. Время тянулось медленно, сливаясь в серую бесконечность. Первый попытался улечься на своём трёхместном сидении и немного поспать. Но фургон то разгонялся, то замедлялся, то круто поворачивал, то резко тормозил. Заснуть было невозможно. Джон опасливо смотрел на Первого и своей позы не менял, придерживаясь за пластиковую ручку на перегородке между отсеками.

Первый совсем не чувствовал угрозы со стороны Джона, так что дремал с прикрытыми глазами. Ну в самом деле, что мог сделать Джон? Задушить Первого голыми руками? Да им обоим и мысли бы такой не пришло… В итоге ему удалось ненадолго отключиться. Или только так показалось. Фургон тряхнуло, и Первый вынырнул из болезненной дрёмы. Веки щипало, ломило голову, мучила зевота. И хоть в кузове не было окон, но, судя по ощущениям, уже настал вечер. Или было близко к тому.

Он не ошибся. Фургон замер. Их с Джоном вывели во двор очередной исследовательской базы. Двор был залит алыми лучами закатного солнца. «Красиво…» – подумал Первый. Под рёбра ему толкнулась чёрная тоска. Их с Женей провели сквозь бронированные стеклянные двери с суровым швейцаром-охранником. Было очевидно, что это тоже отделение СЛОМа с его типично лаконичным интерьером.

«Пациентов» покормили в столовой под приглядом боевых санитаров, и столовая как две капли воды походила на их родную, у Кэпа. Можно было даже решить, что их просто возили кругами, а потом вернули обратно. Но нет, Первый ведь побывал в совсем незнакомом дворе, вошёл в другой вестибюль, увидел совершенно чужие лица санитаров.

Их с Джоном развели по маленьким комнаткам, где они могли нормально поспать. И вот сюрприз: эти комнатки не были подземными. Пусть и запертые, но там были окна.

«Ручек на рамах нет, а стекла, похоже, бронированные. Во дворе, кончено, охрана…» Но Первому всё равно ситуация показалась просто невероятной. И он долго лежал без сна, наблюдая, как небо за окном становится красно-оранжевым, затем пурпурно-лиловым и, наконец, густо-синим, окрашивая в сложные тона пешеходные дорожки и газоны. В голове у него крутилось нечто странное, путались мысли, начисто вымывались из них тревога и пассажи инструктора. «Я это уже видел? Закат… Подстриженная трава… Сиреневые тени на асфальте… Или нет? Никогда не видел? Кто я?.. Где Ханни? Вдруг их план провалился, и её уже…»

И всё-таки он заснул. Вязкая, тягучая тяжесть смежила Первому веки, окунув его в чёрное ничто. А с утра было опять умывание, быстрый завтрак и закрытый фургон. А ещё – звонкие запахи леса, росы, осенний морозец и косые лучи рассвета, покрывающие двор яркой медью. Всё это отдавалось в мыслях Первого тревожной пульсацией. Всё казалось ему чем-то знакомым, и в то же время чужим, неизвестным. Чем-то таким… одновременно и уютным, и грустным. «Убийственная красота. Жестоко… Возможно, я вижу всё это в первый и в последний раз…»

***

Теперь ехали не так долго. Может, часов пять или шесть. И на этот раз фургон был обычным, даже с окнами в пассажирском отсеке. Первый видел указатели дорог, разбирал надписи с названиями населённых пунктов, но с учётом его абсолютного незнания географии окружающего мира эти надписи ему ни о чём не говорили. И Джону, видимо, тоже. Он грустно поглядывал на Первого, слегка растянув губы и поджав уголки рта в улыбке. Похоже, таких сёл и деревень было полно на карте, их названия и расположение никто в обязательном порядке не учил.

Фургон остановился, и через минуту задние двери распахнулись. Первый с Джоном шагнули в серое пасмурное утро. Они оказались на аэродроме. Вероятно, на частном аэродроме СЛОМа или каких-то его могущественных друзей. Квадратная площадка асфальта метров сто на сто посреди поля, от неё – узкая, но очень длинная взлётная полоса. Белая разметка, уже растрескавшаяся и стёршаяся местами. Не то какой-то дом, не то будка из рифлёного металла. На пороге будки – человек в гражданской одежде.

Но главное было не это. Все взгляды приковал к себе внушительного вида самолёт. Большой, приземистый, с широкими крыльями, будто обвисшими под тяжестью шести турбин. Если смотреть на него в анфас, то его брюхо имело форму трапеции со скруглёнными краями. При этом его исполинский нос был словно переломлен пополам и задран вверх под прямым углом, потому что являлся ещё и клапаном грузового люка. Самолёт напоминал сейчас акулу, чуть ли не наизнанку вывернувшую свою пасть.

«Настоящий Ан-124, – всплыло в голове у Первого, что бы уж там это ни значило. – С установленным на борту устройством генерирования электронных полей. Когда самолёт поднимется в воздух, устройство начнёт создавать на его обшивке электромагнитные импульсы, и те будут «растекаться» по металлу «облачками» низкотемпературной плазмы[28], поглощая и рассеивая радиоволны. Конечно, это не сделает самолёт абсолютно невидимым для ПВО-радаров, но значительно повысит шансы команды. А также под его крыльями закреплены ракетно-пусковые установки. Тепловые ловушки[29] выстреливаются из них автоматически, чтобы навести системы ПВО на ложный тепловой след».

Устройство радиомаскировки весило чуть ли не тонну, что-то к этому добавляли ловушки, а ещё самолёту предстояло принять на борт полезный груз. Но грузоподъёмности ему хватало. Он мог взять с собой на высоту десять тысяч километров около ста семидесяти тонн.