– Ну вот что, сынок. – Отец Менухи взял Бен-Цука за подбородок и слегка его приподнял. – Договоримся так. Ты пока думай, в какую общину вступить. Это не горит. Но, пока суд да дело, ты будешь стараться не грешить и вести праведную жизнь. Можешь мне это обещать?

– Да! – выпалил Бен-Цук. – Конечно!

– А молиться… Нравится тебе это или нет, но молиться ты будешь в нашей синагоге. Согласен?

– Разумеется, разумеется, уважаемый ребе. Само собой.

Через три месяца состоялась свадьба. Со стороны жениха гостей было кот наплакал; со стороны невесты – несколько сотен.

В брачную ночь Бен-Цук взобрался на Менуху. Сделал он это осторожно, чтоб ее не напугать, но она все равно испугалась. Потом засмеялась и сказала, что ей щекотно. Потом вдруг заплакала. Сказала, это от волнения. Потом попросила потушить свет. Сказала, что стесняется. Потом попросила зажечь. Сказала: «Я тебя не вижу, и мне кажется, что я с каким-то другим мужчиной». Он зажег, увидел, какая у нее гладкая, шелковистая кожа, и стал ласкать ее в нужных местах. Но она все равно лежала как каменная. Тогда он перестал ее ласкать, лег рядом и спросил:

– Менуха, чего ты боишься?

– Сколько женщин было у тебя до меня? – спросила она, не глядя на него.

– Так вот оно в чем дело, – засмеялся он с чувством облегчения.

– Чего ты смеешься? Что в этом смешного?

Он моментально посерьезнел и ответил:

– Всего шесть.

– «Всего!» – передразнила она. – Прямо святой, да и только.

– Но какое это имеет значение? – удивился он. – Что было, то прошло.

– Да? А если ты чем-нибудь заразился? – не сдавалась она.

– Не заразился, гонори… В смысле гарантирую, – поправился он и почувствовал, что член у него обмяк.

«Ничего удивительного, у нее ведь это впервые», – подумал он про себя, а вслух сказал:

– Необязательно делать это сегодня, солнышко. У нас был трудный день, ты, наверное, устала. Просто полежим рядом.

– Но по законам иудаизма мы обязаны сделать это в брачную ночь, – неуверенно возразила она.

– Да, но всему свое время. Можно и завтра. Ничего страшного.

– Ты уверен? Ты не расстроишься?

«Она еще совсем ребенок. Я женился на девчонке», – подумал он, и его пронзило острое желание ее защитить.

– Не расстроюсь, – сказал он, обвив ее рукой, и поправил накрывавшее их одеяло.

Довести дело до конца им удалось только через месяц. С помощью интимного геля-смазки. Но ей все равно было больно.

– Наверно, со мной что-то не так, – просипела она, отползла на край кровати и свернулась клубочком.

– Ничего страшного, – сказал он. – Надо просто набраться терпения.

– А что, если так будет всегда? – Она задрожала под одеялом всем телом. – Если окажется, что я порченая? Ты меня бросишь, да?

– Я никогда тебя не брошу.

Целый год после этого они не оставляли попыток; целый год каждая из них заканчивалась ее слезами; целый год он повторял ей, что не бросит ее.

Через год они перестали и пытаться. Вернее, делали это раз в месяц, по обязанности, но он знал, что удовольствия она не получает. Не может получать удовольствия – и все тут. Почему? Он терялся в догадках. Может, ей нужен другой мужчина? С другой стороны, она его вроде бы любила, радовалась, когда он возвращался домой. Так или иначе, но спустя год, после многочисленных разговоров и смены поз, ему надоело ломать над этим голову, и он решил, что Всевышний таким способом наставляет его на путь истинный. Он успел познать плотскую любовь с Айелет, но кончилось это плохо. Очень плохо. И вот теперь Бог учит его любить по-другому: сидеть с женой на балконе с видом на кладбище и мирно беседовать, не опасаясь, что беседа перерастет в скандал или бурное выяснение отношений. «Хватит жалеть о былом, – убеждал он себя, – и терзаться сомнениями. Пути Господни неисповедимы, и все к лучшему. Надо поверить в это всем сердцем и черпать утешение в мысли, что выпавшие на нашу долю трудности – это часть большого замысла, суть которого нам не известна. А когда вечером с кладбища подует холодный ветер, мы вернемся с балкона в нашу теплую квартиру…»

Много лет он хватался за «пути Господни неисповедимы» и за «все к лучшему», как за спасательный круг, но в последние несколько недель эта хватка ослабла и с каждым днем делалась все слабей. Он обтесывал камни для стен миквы, но всеми его мыслями владела Айелет. Непостоянная, непоследовательная, безбашенная, ненормальная, сумасшедшая Айелет. Все понимающая, всеми презираемая, хитроумная, несчастная, потерянная, проклятая, жизнелюбивая Айелет… Это могло означать только одно: она вернулась. Ведь ничего не изменилось. Семь лет он держался. Откуда же вдруг это наваждение? Нет, другого объяснения нет и быть не может. Она вернулась в Израиль, она где-то поблизости. В кибуце или даже здесь, в Городе праведников. Она вернулась, и ему нет покоя ни днем ни ночью. Ему повсюду – в супермаркете, на детской площадке, на улице – мерещится ее запах… Наверное, это Бог посылает ему испытание. И он обязан его выдержать!

Но мысль о том, что она где-то рядом, в чем он уже практически не сомневался, только распалила его тоску; теперь он искал сходство с Айелет в каждой проходящей мимо женщине. Он смотрел на них так, как запрещал себе смотреть последние семь лет; бессовестно пялился на них, раздевая взглядом и надеясь обнаружить под одеждой очертания тела: узких бедер, низко посаженного зада, длинной шеи, хрупких плеч… В глазах у него вспыхивали искры, от которых в душе загорался неугасимый костер и возникало острое чувство вины, подливавшее в этот костер масла, отчего он пылал еще ярче. Жар костра нагревал пространство в стенах миквы, где Бен-Цук трудился в поте лица, а заодно всю атмосферу широкой долины, простирающейся от миквы до военной базы. В потоках горячего воздуха птицы воспаряли вверх с легкостью, удивлявшей их самих.

* * *

Зяблик обыкновенный прилетает в Израиль на три недели раньше своей подруги, которая немного задерживается на востоке. До их воссоединения он занимается обычными делами: клюет зернышки и, расправляя крылья с белыми пятнами, отправляется на поиск новых зернышек. Зяблик обыкновенный не считает дней, оставшихся до прилета подруги, и не шарит глазами по небу, чтобы ее не пропустить. Зато зяблик необыкновенный вел себя совсем иначе…

Сидя в камере, Наим листал определитель птиц. На лбу у него вздулась красная шишка: утром он от отчаяния бился головой о стену, а перед глазами снова стояла длинноногая женщина с дерзким взором. Зяблик необыкновенный постоянно смотрел в небо. Примерно каждые полминуты. Без подруги зерна казались ему безвкусными. Зяблик необыкновенный был способен на многие странные вещи: например, оторваться от стаи и полететь на восток, в направлении, обратном маршруту миграции, в надежде встретиться с подругой, но, сбившись с пути и обессилев, упасть в море и, даже умирая, думать, что попробовать все равно стоило.