что волокита Пушкин вмиг добился и лишил меня навсегда того, о чем я грезил 16 лет?

Могу ли я отказаться от нее?

Пушкин — болтун, повеса, дьявол! Принес его нечистый! Вдруг он явился, чтоб одолеть меня, а не ее? Последняя мысль обожгла, и более я не раздумывал. Нет, я не отступлю без боя!

Возница довез меня до дому, я остановил его: «Жди тут!» Не сбросив шубы, я прошел в кабинет, достал из тайника коричневый кожаный портфель и быстро вернулся на улицу. «Обратно гони!» — крикнул я вознице. Приняв решение, я более не раздумывал и отводил от себя всяческие мысли. Но одна все-таки проникла и вертелась в голове, гремя гонгом: а вдруг Пушкин еще там? Но медлить я не мог, такая у меня натура, раз начав дело, я уже не умею остановиться. И если выход на все случаи не придуман, то мне достаточно и простых слов: черт с ним, как-нибудь образуется!

«Барыня сегодня более не принимают», — остановил меня на пороге слуга. Я втолкнул его в переднюю и осмотрелся — есть ли кто? Тут ли его крылатка? Слуга набычился и готов был уже звать подмогу. Я сунул ему ассигнацию. «Справься, голубчик: передай, что это господин Булгарин с бумагами!». Тот с сомнением посмотрел на меня и вышел. За дверьми раздался какой-то звук, и оттуда высунулась голова другого слуги. Увидав, что я стою на месте, она скрылась. Наконец первый достиг хозяйки и вернулся. Прямиком с порога я попал в будуар.

— Это вы, Фаддей Венедиктович? — спросила Собаньская. — Что случилось?

— Лолина, я не мог ждать! — Я припал на колено и преподнес даме драгоценный для меня портфель. — Теперь я в вашей власти!

— Полно, дорогой мой! — Лолина приблизилась, и я увидел, что ее губы дрожат. — Я только хотела увериться, что я действительно любима, что это не прихоть, купленная за деньги…

Долее слушать было невмочь. Я вскочил с колена и впился в ее губы. Она ответила на мой поцелуй со всей страстностью польской натуры.

Более я ничего связно ни передать, ни вспомнить не могу. Все словно завертелось в волшебном вихре, меня понесло, как по бурному морю. Помню только, что меня выбрасывало на берег, я лежал, задыхаясь, а потом снова начиналась эта безумная качка. Счастье свело меня с ума…

2

Я проснулся утром улыбаясь, чего давно не бывало. Чувство такое, будто я отлично выспался, хотя на сон пришлось не более четырех часов. Хотелось продлить это сладкое ощущение истомы. Я словно купался в парном молоке — такое же приятное, обволакивающее, счастливое…

— Ваше благородие! Фаддей Венедиктович! — в комнату влез Ванька. Увидев, что я не сплю, и вовсе затопал через кабинет к дивану. Я, вернувшись под утро, устроился здесь, чтобы не беспокоить жену. — Ваше благородие, к вам господин Пушкин! Я говорю — почивает барин, а они слушать не хотят!

— Что ты болтаешь!.. — скривился я при имени, которое сразу обращает идиллию в кошмар.

Дверь распахнулась во всю ширь, Пушкин прыгнул через порог и предстал передо мной как табакерочный черт!

— Что вам, милостивый государь?! — я сел на диване, все еще не веря в происходящее. Глаза Пушкина сверкали гневом, он в упор уставился на меня, верно думая, что бы такое сотворить. Такое, отчего нам непременно придется драться. «Брысь!» — на всякий случай сказал я застывшему Ваньке. Тот исчез.

— Дано, так храни! — Пушкин замахивается рукой, я инстинктивно защищаюсь, и в меня летит что-то тяжелое. Я ловлю, рассматриваю орудие и вдруг узнаю портфель Рылеева.

— Как вы смеете врываться! Что вам надо? Извольте выйти вон! — я откладываю портфель и становлюсь напротив Пушкина. Его ноздри в бешенстве раздуваются, глаза налиты до красна.

— Дано, так храни! — повторил Пушкин, указывая длинным ногтем мизинца на портфель. — Память о рабе Божие Кондратии! На то его воля последняя, не то бы не вернул бумаги. Не зря он хотел вам голову на подшивке «Северной Пчеле» отрубить! Пся крев!

— Откуда это у вас? — спохватываюсь я и впиваюсь взглядом в черные непроницаемые глаза Пушкина. — Вы украли это у Каролины? Или вы с ней… Вы ее любовник? Вы посмеялись надо мной?!

Рот Пушкина кривится в ухмылке.

«Убью!» Я с криком бросаюсь к стене и срываю с ковра саблю. Хочу рассечь, перечеркнуть эту гадкую улыбку, но с трудом останавливаю руку и указываю противнику на второй клинок, а сам встаю в позицию.

— Дуэль? Отлично! — Пушкин снял со стены саблю и тоже встал в позицию. Я готов был атаковать, но вдруг Александр Сергеевич выпрямился и стал расстегивать сюртук, жилет и взялся за брюки. Потом он посмотрел на меня вопросительно. — Или, пардон, вы оденетесь, чтобы сравнять условия?

Моя ярость в мгновение дошла до точки кипения и вдруг вся испарилась. Я представил свою фигуру: в ночной рубашке и колпаке, на полусогнутых ногах, с занесенной назад левой рукой и с уланской саблей в вытянутой правой.

Я уронил саблю, фыркнул и, не сдержавшись, захохотал. Пушкин бросился ко мне в объятья и залился смехом облегчения.

— Я ведь думал — зарубите! — весело сказал он, швыряя свою саблю. — Впервые вижу перед собой влюбленного поляка во всей красе. Страшное зрелище, хоть и комичное — не в обиду вам будет сказано.

Я снова нахмурился, но злости в этом уже не было. Я бросился одеваться. Пушкин отвернулся.

— Я… — у меня в горле пересохло. — Ванька! Вина! — кричу я и, набравшись храбрости, смотрю прямо на Александра Сергеевича. — Я действительно люблю эту женщину. Очень сильно. Потому я и…

— Теперь я понял, — просто сказал Пушкин.

— А что думали?

— Вызвать хотел… нет, прибить. Но потом решил, что одно извинение у вас может быть — я тоже любил и делал ради любви любые безумства… Собаньская, кстати, до безумства может довести в два счета — я видел примеры, Мицкевич был в нее влюблен, так он бесился, как… как обезьяна в клетке. Каролина поражает воображение мужчин — она стихия, она Цирцея. Жаль, что вы не читали моего «Годунова». Собаньская послужила мне основой для моей Марины Мнишек. Мнишек — тоже полька, они схожи не только внешне, но и внутренне. Мнишек готова валяться в любых постелях, потому что ее главная цель — что бы она не чувствовала к тому или иному мужчине — честолюбие… Впрочем, я отвлекся, сейчас вам не до литературы… Я догадываюсь, что мое волокитство могло способствовать тому, что вы согласились на условия Каролины. Извините меня