изъяли гильзу от пистолета Макарова, а не от пистолета ТТ. Сунина путали, как хотели, и дурачили по полной программе. Когда он понял, какой круг лиц замешан в этом деле, чтобы скрыть следы преступления, вообще стал бояться докапываться до истины. Нависла опасность лишиться и собственной жизни.

Додик, отсидевший в камере несколько суток, как «подозреваемый» в убийстве Тураканова, неожиданно остановил меня на дороге, вылезая из машины. Возмущался:

– Представляешь, Петрович! Я парюсь в камере, а эти умники в Сочи пузо греют! – он имел в виду Гнуса и Жигана, о чем знали все, что они на море отдыхают. Они заранее и специально много рассказывали об отъезде сами. – Ну, понимаешь, если бы я был причастен, тоже оказался бы на юге!.. Шакал Кусматов! – и он, хлопнув дверкой автомобиля, уехал.

17

Через год, по весне, нашли бомжа в загородном пруду, сгнившего, объеденного раками и рыбками. Конечно, без автомата Калашникова, из которого убили Трыку. А я, словно, почувствовал, где собака зарыта, возьми, да пошути на свою голову:

– Ну вот, и киллера нашли!

Народу присутствовало много: ментов и комитетских следователей. Кусматов приблизился ко мне и тихо прорычал:

– Много болтать будешь, сам утонешь!

Так и ушло время улик, настоящих подлинных версий. А остались бесконечные допросы ненужных свидетелей, бестолковых экспертиз по делу Вовы Тураканова, а также, оставшейся столик с закуской, где последний раз видели живым тоже Вову, но Харламова. Там же, посуда, на которой не осталось отпечатков пальцев, и сотовый телефон без симки, и даже биллинг «куда-то делся». Хотя поначалу выяснили, что выпивал он с Кролем. Но тут честное слово и слово офицера Сунина, как бы ставило Кроля вне подозрений. Но как не был изъят пистолет ТТ, мне остается непонятным по сей день. Все события из области самых позорных криминальных историй, подлости и предательства офицера следственного комитета с никому не нужной «клятвой». Только за одно такое предательство он должен быть уволен со службы и привлечен к уголовной ответственности.

Так уходило время для раскрытия самых громких преступлений в нашем районе, если не считать еще и многих других преступлений, о чем мы, может быть, расскажем в следующем романе. Если только Сунин не сядет на скамью подсудимых раньше и не опередит нас своим чистосердечным признанием…

Я имел высшее образование, но сам мыл трупы, брил, стриг, накладывал макияж, и только одно, что считалось врачебной процедурой – бальзамирование. А все остальное – работа санитара, которого у меня порою не было, поэтому я мыл и полы в секционном зале. Все я делал добровольно, по собственной инициативе, хотя стеснялся, когда за таким занятием меня видели другие. Но я оставался беден, и вынужден, оказывался, искать любые дополнительные заработки, чтобы содержать семью, учить детей. Потом они меня бросят и наплюют в душу…

Когда я в очередной раз попал к Кусматову, у него выдалось веселое настроение. Он пировал и радовался, отмечая окончание запутанной истории с Горелым. Суд вынес тому приговор – четырнадцать лет лишения свободы в колонии строго режима.

Владимир Михайлович – глава семьи Сестеровых – позвонил Кусматову и пригласил его к себе в кабинет, попить чаю. Только Кусматов уже знал, что предстоит за чаек: не с сахаром и ванильными булочками, а с сухарями и черным перцем. Но все равно, отказаться от такого предложения не мог. Двум львам необходимо стало друг перед другом лязгнуть зубами и показать свои клыки. Но у Сестерова в руках административный ресурс куда больше, чем у Кусматова. Судья мог легко изменить судьбу полицейского. Хотя знал, что тот всегда готов уйти на войну в любую горячую точку, будь то Чечня или Дагестан. Но тут же понимал, что Олегу Викторовичу трудно сейчас расстаться с небезызвестным Гнусом, щедро спонсировавшим хитрого опера.

– Заходите, Олег Викторович! – пригласил Сестеров его сразу к столу. – Марина! – позвал он свою секретаршу. – Сделай кофе на двоих! С печеньем! – Секретарша быстро принесла все, что заранее уже приготовила. – Олег Викторович! – продолжил Сестеров, когда они снова остались одни, а секретарша, мелькая ляжками, вышла. – Не будем ходить вокруг да около! Мое положение вам известно!

«Еще бы, – подумал Кусматов, – председатель суда».

– В моих силах помочь вам или испортить вам жизнь, и даже, может быть, карьеру! Я надеюсь, вы понимаете меня! Пленку, что вы отдали генералу, когда прослушивали сына в следственной комнате… – тут Кусматов вздрогнул, он мог такого ожидать, но не так скоро, понял, что генерал тоже находился в системе, они все системные люди. Вот вам и высокие звания, и откуда они у них берутся. Все они одним миром мазаны. Эти мысли пронеслись в голове… – …значения особого не имеет. Вы же понимаете, ему хватит ума, где и что можно говорить! – отец в очередной раз, как показалось Олегу Викторовичу, подчеркнул ум и талант своего сына. Тогда Кусматов решил больше не затягивать время:

– Владимир Михайлович! Я тоже не стану ходить кругами! – прервав судью, подполковник перешел от обороны в наступление, а то вдруг вздумается тому еще перечислять все достоинства отпрыска. – Я захватил для вас, – продолжал Кусматов, – на всякий случай, копии записей, на флэшке. Посмотрите. Может, после просмотра ее наша беседа не затянется! Не стоит обременять обоих!

Конечно, он принес заранее с собой те записи, где сын Сестерова в наркотическом кумаре паясничает с биндюжниками, примеряя на них свой китель. Судья стал бледнее белого листа бумаги. Теперь ему стало понятно, в какую игру влез или, скорее, давно уже играл хитрый подполковник, и почему, не боясь, шел ва-банк…

– Чего я должен тебе? – трясущимися руками судья протянул хозяину флэшку, удерживая ее двумя пальцами. Такого тремора рук у него никогда не наблюдалось.

– Ничего! Мне ничего от вас не надо! – он продолжал говорить на «вы» и не переходил на фамильярное «ты», как уже сделал судья, словно раскрывал свои карты и признавал проигрыш, перед которым лежали карты второго игрока со всеми козырями или флэш-рояль, как в покере. – Мы забываем о разговоре! Я обещаю нигде и никогда не обнародовать запись, а вы, в свою очередь, больше не вспоминаете обо мне. (О наложнице Юльке он даже не завел разговор.)

Повисла тяжелая пауза. Сестеров не пытался спрашивать, какие у него гарантии, так как понимал, их не может существовать в принципе. Он догадывался, что опер играет в свою игру, и его мало интересует семейство Сестеровых. А с Горелым вышло случайное стечение обстоятельств. Просто убиенный оказался родственником Гнуса.

Откуда, вы спросите меня, дорогие читатели,