Но затем у него появилась квартира уже больших размеров, и я привезу больную его бабушку в областной центр, чтобы обследовать и полечить ее. Но с первого раза не получится. Нужно будет приехать на следующий день. А возить маму с высоким давлением становилось опасно. Я не находил себе места, не знал, что делать. Тогда я не услышал, как моя мама, старенькая и беспомощная, начнет проситься к внуку переночевать:

– Рома, я лягу где-нибудь, не доеду туда и обратно.

– А у меня нет места, – отворачиваясь, скажет он.

– Да я под столом, если что, полежу! – умоляла она его.

– Сказал же, самим повернуться негде! – отрезал так, что говорить больше вообще не хотелось.

В дороге я много раз останавливался и делал маме уколы, приговаривая:

– Потерпи, мама… Потерпи… Мы тебя обязательно вылечим… – А она плакала, и я не знал до конца ее боли…

Потом пройдет совсем немного времени, и мой сын задаст мне вопрос. Некоторые родители могли бы сойти с ума от услышанного обращения. От таких слов седеют в одночасье. Он глядел мне в глаза ровно и бесчувственно. Не отводил взгляда ни в сторону, ни вверх, ни вниз. Он не испытывал стыда и стеснения. Произнесет дьявольским голосом, смертоносным для близкого человека, тем более, для отца, слова:

– Сколько я тебе должен за твое воспитание и заботу? Скажи! Я отдам!

Мне показалось, что если бы он разбогател бы еще в детском саду или в школе, он бы спросил меня уже тогда. Неужели он так ничего и не понял – ужаснулся я – и вдруг никогда и не поймет? Так и не станет человеком?

Но здесь произошел еще не последний удар, который он нанесет мне. Он нередко хвалился и рассказывал нам про друга Димку, которому отец, наш главный врач, купил клинику урологии в Пензе. И тогда настал апофеоз его рассуждений:

– Родителей не выбирают! У Димки отец, как отец! – то есть, другими словами, все звучало так, что если бы он мог выбрать отца, он выбрал бы главного врача Салахова, отца Димки. Слабое школьное образование не позволяло ему правильно истолковать само изречение и использовать его в нужном контексте. Но дальше мысль его оказалась предельно ясной.

Да, родителей не выбирают, но нужно учиться любить их лишь за то, что они подарили тебе жизнь и готовы пройти часть ее с тобой! Бесчестен тот, кто не почитает родителей! Это главная обязанность человека, все остальное имеет второстепенное значение. Даже отца-дворника, давшего тебе жизнь, а еще и образование, ты обязан и должен никогда не бросать, и докормить, и дать дожить в своем доме остаток его нелегкой жизни. А не в приюте для престарелых людей. Здесь сыновний и гражданский долг, сочувствие и уважение к отцу. Они – твои родители, что дали тебе самое святое на белом свете – жизнь! А раз уже ты рано достиг успеха и достатка, то честь и хвала тебе за честный труд. Но ничего бы не было, если бы не твои, хотя и бедные и необразованные, родители. Если бы они даже изначально не могли бы дать тебе больше, чем дадут потом за свою жизнь, ты все равно не можешь их ненавидеть!

– Ты слышишь, о чем он говорит? И понимаешь ли, в каком контексте он произносит? – спрашивал я мать своего сына.

Она хотела уйти от ответа, но я настоял. К сожалению, я не заметил у нее досады и разочарования. Вероятно, ей казалось, что все это напрямую не касалось ее, а только – меня. А ее, мол, он, безусловно, любит. Она верила собственным убеждениям, и не видела заблудившегося по жизни сына. Я сильно опечалился и замолчал. Она – сумасшедшая, тогда подумал я. Но снова и снова отгонял от себя мысли о сумасбродной жене, чтобы не мучить укорами и упреками дурную и глупую женщину, так как она мать нашего сына. Ведь у нас был один на двоих кровный сын, безусловно, любимый и выстраданный, Роман. Но вскоре, после развода с безумной женщиной, она жестоко настроит его против меня и вооружит горькими и гадкими мыслями на мой счет.

Но я продолжаю ждать и надеяться, что мне все же удастся хоть еще раз обнять сына, прижать его к себе и сказать:

– Прости мою покаянную душу! Все, что не успел сделать я, доделай ты!

И заканчивая свое письмо, на последних страницах, я прошу тебя, дорогая и любимая моя Марина, не бросай меня одного, несчастного каторжанина своих мыслей и переживаний. Жди! Жди меня! И я обязательно вернусь из Сибири! С любовью и поклоном к тебе, доктор Рондов.

19

Я не хотел останавливаться на нашем главном враче, но мысль сына о друге Димке, вернула меня опять. То, что я увидел в трудолюбивом и добросовестном гинекологе, Пичугиной Светлане Анатольевне, сумел разглядеть и наш главный врач. Им был Салахов Андрей Юрьевич, по прозвищу «Малахольный». А когда он только начинал работать врачом, за ним прочно закрепилось прозвище «Сметана». Почему я этому уделяю столько места? Просто, прозвище иногда характеризует человека больше, чем все другие слова и эпитеты в описании его образа.

Он пригласит Светлану Анатольевну в свои заместители по лечебной работе. Она, на какое-то время, станет начмедом. Часто будет приходить к нам на вскрытия. В основном, к патологоанатомам, супругам Луцким. Мы станем с ней больше видеться, чем прежде, когда она была просто гинекологом. И как-то я все-таки не удержался и пригласил ее в кабинет для приватного разговора.

– Светлана Анатольевна! Зачем вы пошли в начмеды? Он же не даст вам, потом работать? – она поняла, что я говорю о главном враче.

Тот странным образом компенсировал у себя недостаток ума – очень много ругался матом. Такая особая форма бравады была у него перед подчиненными. Разбрасывал нецензурные слова, как брызги своих слюней. Мог тут же заорать на любую женщину, причем, на коллегу на языке пьяного конюха:

– Тебе, проститутка, ни врачом быть, а коров пасти!»

Однажды, он позвал к себе в кабинет девочку-секретаря. Надо заметить, что менял он их каждый месяц. А та, вот-вот, прямо перед своим заходом, выпустила и проводила такую же девочку, пытавшуюся устроиться на работу. Он пренебрежительно подал секретарю резиновый мешочек, словно чурался биологической жидкости:

– Иди в саду закопай! – вокруг больницы росло много фруктовых деревьев. В этом была заслуга прежнего главного врача, чьим именем, после его