Молодая помощница догадалась о его намеке: мол, смотри, как ко мне все хотят устроиться на работу. В маленьком городке с работой было трудно. Она не раз подвергалась с его стороны попытками овладеть ею, как женщиной, но это не входило в ее планы. Хотя и выглядел он высоким, симпатичным брюнетом, но с желтой кожей на лице и такой же кожей на теле от душившего его сахарного диабета.

– Я устраивалась к вам на работу, чтобы работать, а не носить из-под вас презервативы со слюнями и соплями! – сказала она. Давала понять ему, что он хвалится. Она плохо верила в его мужские возможности в 60-ть лет. А теперь он мог протягивать ей в презервативе собственные слюни и сопли для вранья и напоказ.

На следующий день он уволит ее с работы. Женщинам, с которыми он работал, если они были красивыми, Малахольный часто делал непристойные предложения. При отказе – пытался уволить с работы. И нарвался как-то на мужа педиатра. Большой, сильный бизнесмен, в прошлом – боксер с именем, избил Малахольного до полусмерти. Тот лечился больше четырех месяцев в областном неврологическом центре. О себе распространил слухи, мол, застудился, и у него – неврит лицевого нерва. Заявление в полицию писать, естественно, не стал, боялся и трусил.

А «Сметаной» называли его, потому что растечется, как сметана, распластается перед человеком, не зная, значимый тот или нет. И хуже, если боксером окажется, а не шахматистом (попадал он в такие ситуации ни один раз), когда узнавал, что человек простой и еще безденежный – неожиданно скисался, как взаправдашняя сметана, сморщится, скривится и брезгливо отвернется с гримасой тошнотворной боли. Такую сметану хоть выливай. Мама у нас ее на блинчики пускала, жили мы тяжеловато.

Внешне он как бы интересный мужчина, и женщинам мог нравиться. Но был скупердяем. За продажную любовь платить никогда не хотел. Поэтому «любили» его до тех пор, пока он обещал работу. А потом мнение о нем сформируется, и он станет подлым и нечестным в глазах уже всех горожан.

Жена его, в первые годы семейной жизни, даже травилась от ревности, от безответной любви и от его бесконечных измен. Попадала в реанимацию в тяжелом состоянии. Потом успокоилась и решила родить ребенка. Вот так и появится на божий свет тот самый Димка, о котором говорил мне сын. Он вырастет глуповатым и медлительным. Тут уж точнее не скажешь: «Итак, по плодам их узнаете их».

Отец приведет его в шахматный кружок, чтобы развились у него мозги. Все городские шахматисты имели тогда возможность лицезреть грустное зрелище, как подлость и чванливость соседствуют с глупостью.

– Сергей Петрович! У меня дочь в институт поступила! Денег уходит много! А здесь зарплата выше. Пока продержусь… – объяснила мне Светлана Анатольевна свои мотивы, почему она согласилась стать начмедом.

Пройдет какое-то время, и он уволит ее. Умных долго не держал. И менял часто свое окружение, из-за того, что они со временем начинали видеть в нем беспросветную необразованность и сущее ханжество. Прямо на глазах у них проступало все его мракобесие.

Уволив в очередной раз начмеда, Светлану Анатольевну, он решил не давать ей места. Она больше всех разглядела в нем подонка. И сама, мол, написала заявление об уходе, хотя он ей предложил, обещая вернуть на старую работу. Больница в районе была одна. Поскольку в областном министерстве у него давно сидел родственник – то уже долго он изгалялся над людьми, как хотел. Многие хирурги из-за него уехали в Москву. И, в конце концов, так оказалось, что в районе некому стало прооперировать аппендицит или удалить простую фиброму матки. А жаловаться-то некому. Малахольный умел откупиться. Нещадно разворовывал больничный бюджет. Выращивал бычков стараниями и трудами всего персонала больницы: электриков, сантехников, нянечек – и кормил говядиной областное министерство здравоохранения. Потом придет КОВИД-19 и начнет косить население, и без того уже опустевшего, района. Медицину Малахольный убьет у нас основательно.

Светлана Анатольевна, не теряя времени, поедет в управление здравоохранения. А те уже давно терпели своего придурка, и говорили: «Придурок, но свой!» Все знали о его связях. С нескрываемым цинизмом он хвалился, что возит деньги заинтересованным лицам, и поэтому его будут держать на должности столько, сколько он захочет. Но на сей раз ему прикажут взять Пичугиных, дочь и мать, на работу гинекологами. Как случилось с Хрущевым, который принес Сталину список на семьдесят тысяч человек, что он составил для расстрела. По разным свидетельствам, так он хотел выслужиться. Сталин же выгнал его и сказал: «С кем работать будешь, придурок?!»

…Звук сотового телефона вновь напомнил мне роковые события. Мобильник вибрировал, дрожал мелкой дрожью и даже, мне казалось, – прыгал. Я снова в 2016 году. Все еще весна. И я занят экспертизой девочки Маскаевой. А звонил мне, как и должно было случиться, следователь Сунин.

– Десятый?

– На связи! – ответил я, придавая изначально разговору шутливый тон.

– Петрович, девочку посмотрел? – сразу с плеча рубил Сунин.

– А разве девочку нужно было смотреть, а не маму? – снова я шутил, не давая ему сосредоточиться на главном вопросе.

А спросить он, конечно, хотел, что там вдруг за девственница оказалась. Дело им пришло из Липецка уже с готовой экспертизой.

Дочь и мать Маскаевы пошли от меня сразу к Сунину и пересказали все наши разговоры между гинекологами и мною, и впечатления от молчаливого хирурга. Сомневаться во всем не приходилось. Но я спешить с выводами не хотел. Ошибаться мне никак нельзя. За много лет работы я ни разу такого не сделал. Не составлял двусмысленных заключений, не дал ошибочных, а уж тем более, – заведомо ложных.

– Да ты и маму посмотри! Она тоже ничего! Худенькая! Ты каких любишь? – поддержал мой шутливый тон Сунин.

– Я? Упитанных! – продолжал я, не терять надежды, чтобы утаить пока свои выводы. Я попадал впросак по молодости от своей разговорчивости, когда спешил удивить таких, как Сунин.

– Ну, с девочкой-то, я думаю, все ясно? У нас экспертиза липецких экспертов. Тебе назначили формально, чтобы лишние вопросы у суда снять! Ты же у нас – гуру! Специалист высокого уровня! Я уж не думаю, чтобы ты не нашел разрыва, если липецкие нашли? – подталкивал он меня опять к однозначному ответу.

– Мне бы экспертизу липецкую изучить, чтобы мысли у нас одинаковые были. А то неудобно получится. Я об одном стану говорить, а они – по-другому уже высказались. Любые противоречия – значит комиссионная экспертиза. Кому такое надо? Тебе, я думаю, точно ни к чему!