– Здесь не будет связи, – предупредила Мария, обернувшись к нам.

Она сбавила темп, и вслед за Зорро перешли на шаг Каринка, Даринка и Фатима. Пять километров по широкой лесной дороге пролетели незаметно. Мы ехали по двое в ряд. Леон пропустил Нику к Марии и поехал рядом со мной. Мы отстали.

– Тебе не кажется, что она какая-то ненастоящая цыганка?

– По виду так вполне настоящая.

– Но говорит как образованный человек! И ведёт себя.

– Ну не все ж они такие, как на базаре… Помнишь Будулая из фильма «Цыган»? Очень даже приличный был человек…

Леон еле слышно засмеялся. Оставшуюся дорогу мы проехали молча.

Было так тихо и настороженно, что, казалось, вот-вот из-за кустов появится пограничник с собакой и спросит: кто идёт? Но никто не вышел, и мы беспрепятственно перешли неширокий ручей. Вода плескалась чуть выше холок лошадей, лошади остановились и пили, отфыркиваясь, шумно втягивая воду и поводя ушами. Мария сказала, что ниже по течению ручей становится речушкой, в ней воды больше, можно даже купаться. Наконец, выехали на неширокую просеку, которая вывела на поляну. Мария скомандовала:

– Приехали.

– Неужели мы проехали семь километров? – Леон спрыгнул и помог спуститься нам с Никой.

Они с Марией ослабили сёдла, вытерли лошадям спины и отвели их в тень. Мария привязала поводья к широкой доске, прибитой между двумя берёзами. После дороги верхом чувствовать под ногами твёрдую землю казалось непривычным, Ника даже присела на корточки, но быстро поднялась и достала из кармана зеркальце. Придирчиво осмотрела себя и снова спрятала.

Поток оказался в точности таким, каким его описала проводница. Часовня – маленький дощатый домик, выкрашенный в синий цвет, – внутри была гладкой и чистой. Уютно, светло, по центральной стене – иконостас с иконами, по бокам – длинные, от угла до угла, скамейки; стол. Два маленьких окошечка убраны короткими тюлевыми занавесками. Осмотрев часовню и перекрестившись, пошли к колодчику, которым верующие укрыли ключик. Вода в нём действительно была прозрачной и очень вкусной.

Все по очереди напились, и Мария повела нас к иконе. Икона была прикреплена к толстенному стволу огромной берёзы, прямо под наростом чаги, который служил ей козырьком. Многоступенчатый деревянный оклад оттенял простой рисунок Богородицы с младенцем, написанный необычно, всего в три краски – серой, золотой и белой. Сверху её укрывал уже людьми сделанный козырёк-домик.

Мы постояли, вслед за Марией перекрестились. Поклонились и увидели, что ветви берёзы сплошь увязаны тряпочкам; словно у дерева лоскутный подол.

– Сюда молодожёны приезжают? – неуверенно спросила Ника.

– Нет, конечно. – Мария достала из складок юбки матерчатую полоску и стала привязывать её к ветке. – Здесь молятся о здравии и привязывают тряпочку, чтобы хворь свою тут оставить. Тряпочку желательно оторвать от белья, которое носил больной.

Леон навёл на Марию фотоаппарат, но она отпрянула и приказала:

– Уберите!

– Фотографировать здесь не запрещено, – немного погодя сказала Мария. – Людей только не надо без их согласия. Всё-таки святые места – дело личное.

И она улыбнулась – как солнце вышло из-за тучи.

У Ники вид был усталый. У берёзы она оживилась, но, не найдя лоскутка, который можно было оставить берёзе, отошла в сторону. После слов Марии о хворях я попыталась оторвать манжету рубашки, но у меня не получилось.

– Не порти вещь, – сказал Леон. И Марии:

– Что ж вы нас не предупредили взять с собой тряпицы?

– Я думала, вы знаете, куда едете, – невозмутимо выпустив дым из очередной сигареты, ответила цыганка. Пошарила в своей юбке и протянула мне перочинный ножик.

– Ты с ума сошла, – сказал Леон.

– Не ерунди, – посоветовала Ника.

Вдвоём с Марией мы отрезали манжету от рубашки, и я надела её на ветку, застегнув на перламутровую пуговку. Мои попутчики смотрели, как я вожусь. Закончив с манжетой, я обхватила ствол руками и закрыла глаза. От коры приятно пахло зелёным и свежим и землёй, здорово было чувствовать щекой берёзу и воображать, что там, внутри, идёт работа: растут волокна, течёт сок. Я просила помочь мне выпутаться из ситуации, связанной с Денисом, каким-нибудь чудесным образом забыть обиду, простить…

– Обязательно поможет, – произнёс голос Марии.

«Интересно, как», – подумала я. Но на душе посветлело.

– Что ж, эти тряпки так и висят?.. – спросила Ника.

– В праздник Владимирской иконы Божьей Матери шулеповский священник служит праздничную здесь. Накануне церковные люди снимают с дерева тряпочки, закапывают их в лесу. Считается, что все хвори за это время уходят. А иначе некуда будет вешать. Да и люди станут снимать чужие, чтобы повесить свои. Снимут – и бросят, разве дело?

– В день Владимирской иконы Божьей Матери счёт обнуляется! – радостно провозгласил Леон.

– Ниже по течению можно искупаться, – предложила Мария.

– А может, домой? Есть хочется, – протянула Ника.

Мы вернулись к лошадям. Поправили сёдла, Леон помог нам забраться на лошадей, и мы двинулись в обратный путь.

Лес проехали быстрее, чем в первый раз. За то время, пока мы были в лесу, жара спала. Солнце зашло за облака, и подул прохладный ветерок. Когда выехали в поле, можно было смотреть на небо, на то, какое оно разное, какое красивое, – и как, наверно, малы человеческие суетные заботы и беды в сравнении с его многовековой величественностью.

Когда подъезжали к деревне, из всех дворов выскочили и стали лаять собаки. Домов было много, и много земли вокруг домов, огородов, садов. И ещё больше земли окружало деревню, поэтому, наверно, деление на улицы здесь было условным. В основном застройка была хаотичной, дома стояли, где строителям пришло в голову их поставить. На окраинах, выходящих к дороге, я заметила большие навесы и помещения, напоминающие склады. Оттуда доносился шум. Я спросила, и Мария пояснила, что это пилорамы. Местное население работает в колхозе и на пилорамах и занимается фермерством. Другой работы на селе нет.

Мария собралась накормить нас в деревне груздями, как вдруг выяснилось, что ни у кого нет с собой денег. Посмеявшись, мы решили, что это хорошая причина ехать быстрее, и весь остаток пути молчали, сосредоточившись на том, чтобы не свалиться под мелькающие внизу копыта.

Мы оставили лошадей у конюшни, Мария и выскочивший из ворот мальчишка увели их.

После прогулки на лошадиной спине хорошо было встать под душ и переодеться в чистое, а после пойти в столовую и упасть на широкую лавку. Мы заказали яичницу с колбасой и салат, поели и напились чая с ватрушками. За это время Ника несколько раз выбегала звонить и возвращалась расстроенная. Уже два дня, с того момента, как она встретила нас с Леоном на повороте на Лисицыно, я ловила на себе её беспокойные взгляды. Об интервью с Арсением не было сказано ни слова, Ника не знала, известно ли мне о её гастрольной поездке, и от этого не могла найти тон, чтобы говорить об Арсении. Сейчас она нервничала, видимо, не зная, когда его ждать.