— А как насчет дивана? — спросил он. — Его ведь можноразложить в кровать, верно? — Они диван никогда не раскладывали, но Боббитвердо помнил, что она как-то раз сказала ему, что диван можно разложить вкровать. Он не ошибся, и это решило проблему. Наверное, она не хотела, чтобыБобби спал в ее кровати (а “Бреттиген” — и подавно), и она действительно нехотела, чтобы Бобби спал здесь в душной комнатушке на третьем этаже — в этом онбыл уверен. Он решил, что она так лихорадочно искала выхода из затруднения, чтопроглядела самый простой.

И было решено, что на следующей неделе Тед во вторник и всреду переночует на разложенном диване в гостиной Гарфилдов. Бобби про себяликовал: у него будет целых два самостоятельных дня — даже три, если присчитатьчетверг, а ночью, когда может стать жутко, рядом будет Тед. Не приходящаянянька, а взрослый друг. Конечно, не совсем неделя в лагере “Винни”, как уСалл-Джона, но все-таки похоже. “Лагерь Брод-стрит”, — подумал Бобби и чуть незасмеялся вслух.

— Мы весело проведем время, — сказал Тед. — Я состряпаю своекоронное блюдо: фасоль с сосисками. — Он наклонился и взъерошил ежик Бобби.

— Ну, если фасоль с сосисками, так, может, лучше захватить кнам вниз и это? — сказала его мама и пальцами с сигаретой указала на вентиляторТеда.

Тед с Бобби засмеялись. Лиз Гарфилд улыбнулась своейядовитой полуулыбкой, докурила сигарету и погасила ее в пепельнице Теда. И тутБобби снова заметил припухлость ее век.

Когда Бобби с мамой спускался по лестнице, он вспомнилобъявление в парке — пропавший вельш-корги, который принесет вам МЯЧИК, если выскажете: “ДАВАЙ, ФИЛ!” Он должен рассказать Теду про это объявление. Он долженрассказать Телу про все. Но если он расскажет и Тед уедет из сто сорокдевятого, кто останется с ним на будущую неделю? Что будет с "Лагерем Брод-стрит”,с двумя приятелями, ужинающими знаменитой фасолью с сосисками Теда (может быть,даже перед теликом, чего мама обычно не позволяла), а потом ложащимися спатьтак поздно, как им захочется?

Бобби дал себе обещание: он все расскажет Теду в следующуюпятницу, когда его мама вернется со своего семинара или конференции, или чтотам еще.

Это решение удивительно очистило совесть Бобби, и когда ондва дня спустя увидел перевернутую карточку “ПРОДАЕТСЯ” на доске объявлений в“Любой бакалее” — про стиральную машину с сушкой, — он позабыл про эту карточкупочти сразу же.

***

Тем не менее неделя эта была тревожной для Бобби Гарфилда,очень тревожной. Он увидел еще два объявления о пропаже четвероногих друзей —одно в центре города, а другое на Эшер-авеню в полумиле за “ЭшеровскимАмпиром”. (Квартала, в котором он жил, было теперь уже мало, и в своихежедневных обходах он забирался все дальше и дальше.) А у Теда все чаще началислучаться эти жуткие провалы в никуда, и длились они дольше. Иногда он что-то говорил— и не всегда по-английски, А когда он говорил по-английски, то иногда какую-тобессмыслицу. По большей части Бобби считал Теда чуть ли не самым разумным,понимающим, совсем своим из всех, кого он знал. Но когда он проваливался, быложутко. Ну, хотя бы его мама не знала. Вряд ли она, думал Бобби, сочла бы такимуж клевым оставить его на попечение человека, который иногда отключается иначинает нести чепуху по-английски или бормотать на неизвестном языке.

После одного из таких провалов, когда Тед почти полторыминуты неподвижно смотрел в никуда и никак не отзывался на все более и болееиспуганные вопросы Бобби, тому пришло в голову, что, может, Тед сейчас не усебя в голове, а в каком-то другом мире — что он покинул Землю, вот как герои“Кольца вокруг Солнца”, когда они открыли, что могут по спирали на детскомволчке отправляться, куда только захотят.

Тед, когда провалился, зажимал в пальцах “честерфилдку”.Колбаска пепла все удлинялась, а потом упала на стол. Когда тлеющий кончикпочти добрался до узловатых суставов Теда, Бобби осторожно выдернул сигарету иуже держал ее над переполненной пепельницей, как вдруг Тед очнулся.

— Куришь? — спросил он, нахмурясь. — Черт, Бобби, тебе ещерановато курить.

— Да я просто хотел погасить за вас. Я подумал… — Боббипожал плечами, внезапно застеснявшись.

Тед посмотрел на указательный и средний пальцы своей правойруки, помеченные несмываемым желтым никотиновым пятном, и засмеялся — коротким,лающим, совсем невеселым смехом.

— Подумал, что я обожгусь, а? Бобби кивнул.

— О чем вы думаете, когда вот так отключаетесь? Куда выисчезаете?

— Трудно объяснить, — ответил Тед, а потом попросил Боббипочитать ему его гороскоп.

Мысли о провалах Теда очень мешали жить. А умалчивать прото, за что Тед платил ему, мешало еще больше. В результате Бобби — обычноподававший очень хорошо — четыре раза промазал, когда Волки играли вСтерлинг-Хаусе. И четыре раза проиграл в “морской бой” Саллу у него в пятницу,когда шел дождь.

— Чего это с тобой? — спросил Салл. — Ты в третий разназываешь квадраты, которые уже называл. И я просто орал тебе в ухо, прежде чемты отвечал. Что случилось?

— Ничего, — сказал он. “Все” — вот что он чувствовал. Кэролтоже раза два спрашивала Бобби на этой неделе, не заболел ли он, а миссисГербер спросила, “хорошо ли он ест”, а Ивонна Лавинг поинтересовалась, все ли унего дома, и хихикала, пока чуть не лопнула.

И только его мама не замечала странностей в поведении Бобби.Лиз Гарфилд была поглощена предстоящей поездкой в Провиденс. По вечерамразговаривала по телефону с мистером Бидерменом или с одним из двух других, ктотуда ехал (один был Билл Кушман, а как звали второго, Бобби позабыл);раскладывала одежду на кровати так, что покрывала совсем видно не было, потоммотала головой и сердито убирала все в шкаф; договаривалась по телефону, когдасделать прическу, а затем снова звонила туда и спрашивала, нельзя ли еще иманикюр. Бобби толком не знал, что такое маникюр. Ему пришлось спросить у Теда.

Приготовления эти ее вроде бы увлекали, но в ней крылась икакая-то угрюмость. Она была как десантник перед штурмом береговых вражескихукреплений или парашютист, готовящийся к прыжку за линией фронта. Один вечернийтелефонный разговор перешел в спор шепотом — Бобби думал, что говорила она смистером Бидерменом, но уверен не был. В субботу Бобби вошел к ней в спальню иувидел, что она рассматривает два новых платья — “выходные платья”, — одно сузенькими бретельками, а другое и вовсе без бретелек, только верх, как укупальника. Коробки из-под них валялись на полу, из них пеной выбиваласьпапиросная бумага. Его мама стояла над платьями и глядела на них с выражением,какого Бобби еще никогда у нее не видел: огромные глаза, сдвинутые брови,напряженные белые щеки, на которых горели алые пятна румян. Одну руку онаприжимала ко рту, и он расслышал костяное пощелкивание — она грызла ногти. Впепельнице на бюро дымилась сигарета, видимо, забытая. Ее огромные глазаметались от платья к платью.