глубокая рана, оставленная тем, что некогда было нейтральной полосой, – покрытый шрамами участок с бетонными стенами и колючей проволокой, некогда бывший местом ожесточенных сражений. Коллек должен был решить, что делать с объединенным городом, который теперь находился под его управлением и в котором треть населения составляли арабы. Коллек основал Фонд Иерусалима и вдохновил бесчисленные миллионы людей строить школы, парки и другие общественные здания и сооружения. Начался строительный бум; люди говорили, что Коллек – величайший строитель Иерусалима со времен Ирода. Но оставался более серьезный вопрос: как правильно развивать этот древний Священный город?

С момента нашего знакомства Тедди Коллек стремился вовлечь меня в свои планы, что означало и участие монреальского офиса. Произошло сразу множество событий. Министр жилищного и гражданского строительства Мордехай Бентов – загорелый выходец из кибуца в белой рубашке без галстука, который выглядел как фантазийная версия отцов-основателей Израиля, – хотел, чтобы мы использовали концепцию Habitat и лежащую в ее основе технологию в Израиле. Он выделил нам место и заключил с нами контракт. В Старом городе предстояло проделать огромную работу. Еврейский квартал был серьезно поврежден в 1948-м во время Войны за независимость – например, синагоги и семинарии были уничтожены, – и его обитателей-евреев вытеснили. Арабские поселенцы два десятилетия жили среди руин. Теперь была создана корпорация для восстановления и повторного заселения Еврейского квартала, и нашей компании выделили участки квартала для перестройки. Помимо этого, нам заказали восстановление иешивы сефардов, которая была обращена к Западной стене – последним остаткам храма, разрушенного римлянами в 70 году. Сама иешива, открывшаяся в 1923-м, была уничтожена во время Войны за независимость – ее взорвал Арабский легион. Мои родственники раввины, возглавлявшие иешиву, участвовали в восстановлении. Мы тоже вскоре принялись за работу. И наконец в 1972 году Тедди Коллек попросил, чтобы мы взялись за разработку плана реконструкции Мамиллы – участка бывшей нейтральной полосы площадью 10,12 га за городской стеной, расположенного между бывшими израильским и иорданским секторами города.

Министр жилищного и гражданского строительства Израиля Мордехай Бентов, 1966 г.

Израиль быстро стал местом, на котором я сосредоточил свою энергию и внимание. Вновь ступив на эту землю, я знал, что связь с ней сохранится. В 1971 году я открыл в Израиле дополнительный офис и нанял персонал – молодых израильских архитекторов. В течение года или двух я регулярно совершал поездки между двумя офисами, лихорадочно делая наброски в своих блокнотах во время длинных международных перелетов.

* * *

Офис в Монреале занимался и другими проектами. После завершения строительства Habitat’67 наш с Ниной семейный доход впервые стал выше, чем требовалось, чтобы просто сводить концы с концами. И я позволил себе одну поблажку. Уступив своей любви к автомобилям, корни которой восходят еще к отцовскому «студебекеру», я купил «Ситроен-DS21» 1968 года выпуска с откидным верхом. Это был автомобиль из ограниченной партии, выпущенной французским дизайнером Шапроном, и самая красивая машина из всех когда-либо созданных. По-моему, было произведено всего около сотни таких машин. Я все еще езжу на ней летом, хотя сейчас она считается старинной. Не уверен, что есть связь, но в одном из своих клипов (на песню In My Secret Life) Леонард Коэн поет в Habitat’67, а на переднем плане – припаркованный «ситроен».

Что касается деятельности нашего монреальского офиса в тот период, результаты в краткосрочной перспективе оказались разочаровывающими. Этот опыт показал, насколько трудно бывает внедрить новые идеи в реальной жизни, даже когда люди говорят, будто «новые идеи» и есть именно то, что им нужно.

Мой «Ситроен-DS21» с откидным верхом, 1968 г. выпуска, все еще на ходу

Благодаря комплексу Habitat’67 я привлек внимание застройщиков и глав штатов. Желающие прозондировать почву насчет реализации проектов, вдохновленных Habitat, начали появляться еще даже до официального открытия всемирной выставки. Первое обращение оказалось особенно интригующим – я получил письмо от студенческого комитета Колледжа Сан-Франциско с предложением спроектировать новый студенческий клуб в центре кампуса. Это был период расцвета так называемой контркультуры, центр которой находился в Беркли и Сан-Франциско. Студенческий клуб собирались строить на средства студентов, выделенные из многолетних членских взносов, так что студенты по праву могли выбирать архитектора. Однако проект должен был получить одобрение совета колледжей штата, потому что студенческий клуб находился на земле штата. Губернатором Калифорнии в то время был Рональд Рейган.

Я поехал в Сан-Франциско на собеседование. Я был почти ровесником некоторых студентов, и атмосфера была приятной. Нашу компанию выбрали, и итоговый проект получился радикальным – это было сооружение из сборных форм, которые изгибались, мнимо хаотично укладывались друг на друга и группировались таким образом, что образовывали похожее на холм здание, по которому можно было перемещаться снаружи, проходить под ним или входить внутрь. Множество внешних наклонных поверхностей были превращены в лестницы, а большая часть остальных наружных поверхностей была покрыта газонами. Студенческий клуб, который мы задумали, представлял собой покрытое зеленью прозрачное сооружение, которое кратко называли «зданием газонов и стекла».

Я поехал вместе со студенческим комитетом в Лос-Анджелес, чтобы представить проект совету колледжей штата. Это была незабываемая сцена: по одну сторону – группа студентов, выглядевших как беженцы с Вудстока, и усатый израильтянин из Канады, а по другую – группа белых мужчин в костюмах. Наверное, это было предсказуемо – совет отверг проект, и отказ стал одной из многих проблем, приведших к студенческим бунтам, которые вспыхнули в кампусе вскоре после этого.

Модель студенческого центра «газонов и стекла», предложенного для Колледжа Сан-Франциско, 1968 г.

Я оказался втянутым в протесты случайно. Поскольку мне часто приходилось ездить из Монреаля в Сан-Франциско, я обычно останавливался в Беркли, в доме архитектора и теоретика дизайна Кристофера Александера, который стал моим другом. У нас с Кристофером были общие вкусы в том, что касалось базовых ценностей и сортов бургундского, но совершенно разные подходы к архитектуре. Во время одного из таких визитов демонстрации в Народном парке в Беркли достигли своего пика. Был введен комендантский час. После ужина мы с Крисом сели в его «порше» с откидным верхом и отправились на разведку. Не могу объяснить, о чем мы тогда думали. Когда мы двигались по направлению к Народному парку, неожиданно на перехват выскочили две полицейские машины. Нас вытолкали из автомобиля, заковали в наручники и бросили в тюрьму Беркли, в большую камеру, в которой уже находилось около пятидесяти человек, многие из них были студентами, причем некоторые уже стали завсегдатаями. Посреди