Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В центры исторического фехтования не придет среднестатистический обыватель. Вероятность найти того, кто поверит, здесь возрастает в разы. К тому же призраков обычной винтовкой не возьмешь. Мастера создают наше снаряжение годами, и огнестрельных орудий специфического типа – единицы. Преобладает холодное. Артфехтование или дуэльное фехтование мало применимы к реальному бою, а вот катори или айкидо… Почти в каждом подобном центре есть наш представитель, который присматривает наиболее перспективных и в подходящий момент предлагает им работу. Все просто.
– Проще некуда… – Я мысленно прокрутила пластинку нашего разговора к началу. – Вы сказали, в отряде три бойца и Проводник. Что за Проводник?
– Экстрасенс, который чувствует присутствие духов, а также делает их зримыми и уязвимыми для соратников. – Я невольно улыбнулась. Слово «соратники» я использовала и раньше (в центре так называли членов одной группы), но до сих пор не привыкла к его звучанию. Это слово из другого века и другой реальности; оно не звучит в современной Москве. – Обычно духи для нас невидимы и неосязаемы. Можно сказать, они обитают на обратной стороне нашего мира. Тем не менее они способны влиять на нашу реальность, вызывая сверхъестественные бедствия. Для работников Управления они становятся уязвимы, лишь если их воплотить – за это как раз отвечают Проводники. Как я уже говорил, вы будете заниматься зачисткой вредоносных…
– Ага, это я уже поняла. А где вы ищете Проводников? Насколько я понимаю, жулики из какой-нибудь «Битвы экстрасенсов» вас не интересуют.
– Проводников найти даже проще, чем Бойцов. Достаточно держать связь с нужными людьми в психдиспансерах. К слову, я сам из них, – добавил Леонид, когда я закашлялась, – но отошел от боевых дел. Теперь ищу и натаскиваю молодых. Проводников часто заменять приходится… Так вы согласны, Василиса?
Я молча взвешивала заманчивость предложения, отрицательные стороны и свое недоверие, пока одно из них наконец не перевесило.
– Ладно. – Залпом опорожненная чашка из-под капучино стукнула о столешницу, как печать на незримом договоре, который я заключила следующим словом. – Попробуем.
* * *
На Кутузовском нас тормозит толпа прохожих. Мы скользим сквозь нее, рассекая людской поток карпами, плывущими против течения. Подошвы моих кроссовок тянутся прочь от асфальта, будто стремятся взлететь – люди на пути бесят, хочется разгрести их руками, как скопище медуз.
– Тут беспокойных душ много, – бросает Леонид, когда мимо нас проплывает Триумфальная арка.
– Иван Купала, – отвечает Пашка, стараясь перекрыть шум машин на шоссе, гомон толпы – и одновременно не привлечь лишнего внимания, – тревожная ночь для духов.
– Надо будет с ними тоже потом разобраться, пока дел не натворили.
Это «тоже» оседает пудом холодного железа где-то в желудке.
Я готова отдать все, чтобы эта погоня никогда не заканчивалась. Я готова отдать не меньше, чтобы она закончилась поскорее.
– Леонид Михалыч, может, это все-таки ошибка, – выдыхаю я на бегу. Ноги отбивают по асфальту бешеный ритм моего пульса. – Я не верю, что он мог…
– Вы не видели то, что видел я, Василиса, – рубит тот, опровергая мою попытку апелляции. – Тому бедному уборщику вспороли горло, как свинье.
Я и правда не видела. Не хотела видеть, не хотела даже представлять. Факт отказывался укладываться в голове, словно квадратный предмет пытались запихнуть в круглую рамку не по размеру.
Все, что я знала о человеке, было круглым и теплым, как свитое нами гнездо. Известие, что он убийца, – черным квадратом, замаравшим и закрывшим всю нашу жизнь.
Мы молчим до знакомого двора, где взмывают в бумажно-белое небо синие шпили жилого комплекса. Муж шутил, что, покупая квартиру в похожем на замок доме, родители предчувствовали появление в его жизни прекрасной принцессы.
Сейчас эти шутки кажутся чем-то из прошлой жизни.
Я гляжу в затылок Пашки: мой друг, мой рыжий якорь, моя единственная точка опоры в сломавшемся мире. Человек, которого я зову соратником – уже без иронии – пять лет, с первого боевого выхода. На наших глазах уходили многие, но мы друг у друга оставались. Уход был про других, не про нас. Мы самонадеянно думали, что мы вечны, что мы будем друг у друга всегда, что даже если мир сойдет с ума, мы прикроем друг другу спину.
Про того, за кем мы бежим, я думала так же.
* * *
Я позволила себе опустить клинок, лишь когда последняя ночница истаяла в воздухе с воплем, режущим барабанные перепонки.
– Где ж главная тварь-то, – прошипел Пашка, ведя пальцем по веснушчатому носу, возвращая очки на переносицу.
– Дальше. – Артемий, прикрыв глаза, прислушивался к воздуху. – Рядом.
– Надеюсь. Надоело брести по колено в дерьме. Предпочел бы в случае чего не краснеть перед патологоанатомом за грязные шмотки.
Ночницы не относились к вредоносным духам первых категорий, но в большом количестве они причиняют немало неприятностей. К тому же, как и все слабые духи, обычно они собирались подле действительно сильных призраков.
Артемий указал куда-то в дальний конец коллектора, и мы подчинились немой команде. Я шла замыкающей: Проводника всегда помещали в центре строя, прикрывая с обеих сторон. Артемий… Почему все-таки не Артем? С другой стороны, чего еще ожидать от супругов с фамилией Богородские…
– Канализация, – театрально прошептал Санек, мыском сапог разгребая вонючую воду между склизких стен. Фонари на наших лбах выхватывали темные потеки, расползавшиеся по каменной кладке, как тентакли. – Конечно, он не мог выбрать место поуютнее. Всегда канализация, или кладбище, или заброшка.
– Отходы человечества. Как и все, с чем мы боремся, – пробормотал Пашка. – Слушайте, а вроде где-то здесь рядом Проводника из Второго отряда загасили?..
– Не его загасили, а он загасился, – ответ Санька прозвучал со свойственной ему неподражаемой смесью грусти и брезгливости. – Идиот.
– А, точно. Как его там… Игорь, что ли?
– Ребята говорят, последний год бухал как не в себя…
– Там. Близко. – Наш Проводник замер, глядя в черноту перед нами, и Бойцы моментально затихли. – Я воплощу его.
Артемий привычно сомкнул ладони, пока я скользнула вперед, встав плечом к плечу с соратниками. В коллекторе повисла тишина, нарушаемая лишь хлюпаньем воды, лижущей наши ноги.
Щелчок – Пашка взвел курок своего заговоренного револьвера.
Тьма ожила стремительной тенью, метнувшейся к Проводнику. Вспышка, выстрел, хлопок – и призрак замер, издав переходящий в ультразвук вой. Полыхнули кроваво-алым щели глаз на жутком подобии человеческого лица с размытыми чертами; растянулись в стороны два крыла – сгустки мрака, обретшие материальность.
Черный. Категория один.
Испугаться я не успела. Санек рубанул Черного по голове, чуть не достав до глаз. Рассеченная плоть твари тут же стянулась – все равно что пытаться разрезать молоко, – и соратник едва успел перекатом уйти