Родственники кивали. Отношения у Елены Ивановны и падчерицы действительно были самыми теплыми. Не каждая родная мать бывает так близка со своим ребенком. Они все это знали, ведь не чужими людьми были, но старика перебивать не хотели. Словно за воспоминаниями он немного забывал о настоящем дне с его скорбными реалиями.

– Только бы у Лизы болезнь не обострилась, – Александр Григорьевич продолжал говорить о дочери, которой шел пятый десяток, с трогательной заботой: – Какая ирония, саму мать не помнит, а болезнь ее унаследовала. Сумасбродка! Удумала ехать лечить легкие кумысом… Разве сейчас время? Но даже слышать не хочет про опасность…

Племянники пришли проводить Елену Ивановну в последний путь. Сергей не мог без слез смотреть на постаревшего дядю. Кузина с темными кругами под глазами тоже выглядела пугающе нездоровой. Платон с Аллочкой впервые были в семейной усыпальнице и испуганно жались к матери. На похоронах были почти все родственники, кроме Григория Григорьевича.

Гриша узнал о погребении супруги брата, как повелось, из газет. В прессе еще продолжали печатать объявления о похоронах. Никто пока не догадывался, что скоро страна так захлебнется кровью, что бумаги не хватило бы, чтобы напечатать все грядущие некрологи. Но тогда все еще жили по инерции. «Новое время» свинцовыми буквами сообщило место последнего пристанища Елены Ивановны. Григорию Григорьевичу, который лежал с сердечным приступом с момента, когда узнал про отречение Николая II, снова стало хуже. Горничная, притащившая в дом газеты, получила нагоняй от Веры Федоровны. Гриша был раздавлен не только известием о смерти Елены Ивановны, которая всегда была мягким и душевным человеком. Более всего ему было обидно, что Александр даже в такую страшную минуту не забыл о распрях и не призвал родного брата, чтобы разделить боль утраты. Разве в такие минуты помнят о ссорах?

– А как там наши мальчики в армии? – прощаясь с Сергеем, поинтересовался Александр Григорьевич.

***

Петю лихорадило вторую неделю. Он лежал в госпитале в забытьи и бредил. Когда к нему подходили медсестры, ему казалось, что это Татьяна. Он пытался целовать им руки и просить прощения. Сестрички жалели поручика – такой молодой и не жилец. Испанка выкашивала свой страшный урожай в Европе.

В ночь кризиса Пете снилась церковь Святого Пантелеймона, где он венчался. Там его ждала невеста. Девушка стояла лицом к алтарю, но поручик знал, что это она. Он подошел сзади и, как в тот зимний день, помог ей снять манто, но вместо беременной брюнетки, увидел Татьяну. Ее рыжие волосы, рассыпавшиеся по плечам, горели огнем в мистическом свете церковных свечей. Петю бросило в жар, и он почувствовал, как выступил пот. Ему было страшно, что сейчас она оттолкнет его и уйдет. Он хотел броситься ей в ноги и умолять о прощении, но тело его не слушалось. Мысли путались в голове. Таня грустно улыбнулась, словно она все знала. Через минуту она отвернулась и, оставив манто в руках Пети, направилась к выходу. Поручик рванулся за ней, но его мышцы все еще были скованы. Он так и остался стоять на месте и вдыхать аромат ладана.

X

Церковь была набита людьми. Гриша протискивался к алтарю, чтобы разглядеть, что происходит. Перед батюшкой стояла невеста. Когда Григорий увидел знакомое кружево платья, от его пяток до макушки пробежал знакомый холодок ужаса. Когда он заметил, что к алтарю в парадном мундире шагает Петя, его охватила сильнейшая паника. Он хотел пробиться к проходу и перерезать сыну путь. Но в церкви было слишком много людей. Толпа окружала и сковывала его. Обессилев и поняв, что он не может остановить Петра, Гриша стал кричать изо всех сил:

– Нет! Нет! Нет!

Он проснулся от внутреннего крика. Во сне ему казалось, что он чуть не сорвал себе связки, а на самом деле не издал ни звука.

***

Утром Петя очнулся весь мокрый. Температура стала спадать. Похоже, кризис миновал.

Он не помнил, как оказался в госпитале, но воспоминание об отречении государя в Пскове было живо, словно он не провалялся две недели в бреду.

Петя выполз из палаты в коридор подышать у открытого окна, потому как от спертого воздуха палаты, наполненного режущими глаза запахом пота и миазмами больных, кружилась голова.

Двое солдат тащили на носилках очередного больного в палату.

– А ну с дороги! – грубо прикрикнул на поручика один из них.

Петя чуть не захлебнулся от возмущения, но из-за слабости был не в состоянии даже немного повысить голос. Он с большим трудом отошел в сторону и уступил дорогу носилкам.

– Ты что это себе позволяешь? – вступился офицер, который стал невольным свидетелем сцены: – Как фамилия?

Солдаты даже ухом не повели.

Когда они выходили, офицер преградил им путь.

– Доложить по форме – фамилии и какого полка!

– Чего орешь? – огрызнулся грубиян: – Ты нам теперича не указ! Кончилась твоя власть! А будешь цепляться, пристрелю!

В подтверждение своих слов, он снял с плеча винтовку.

– Читай Приказ №1, вашбродь! – посоветовал второй более миролюбивый солдат: – А то неровен час и впрямь, кто зашибет.

Рядовые ушли, а бледный, униженный офицер повернулся к Пете.

– Что еще за приказ? Что за дьявол? Я после контузии будто в преисподней очнулся! – его глаза были полны отчаяния.

У Пети сжался желудок. Он не успел ничего предпринять, как его стошнило прямо в коридоре. Подбежали медсестры и увели его в палату.

– Вам нельзя стоять на сквозняке! Разве Вы не понимаете? Только с того света выкарабкались! – отчитывала его сестричка.

У Пети вновь подскочила температура.

XI

Энергия разрушения и ненависти окутала Петроград, расползаясь оттуда по всей стране. За месяц в столице с особой жестокостью истребили практически всех городовых и околоточных. Солдаты и матросы убивали своих офицеров. Выпущенные из тюрем Временным правительством уголовники и политические заключенные пополнили ряды разного рода бандитов и революционеров, которые беспрепятственно грабили и крушили город в отсутствии служб Фемиды. Но крови полицейских и офицеров было недостаточно. Боги революции и хаоса жаждали более весомых жертв.

Под давлением Петросовета Временному правительству пришлось отступиться от данных бывшему императору обещаний. Восьмого марта генерал Корнилов арестовал царскую семью. Не отложили взятие под стражу несмотря на то, что бывшие царевны еще не совсем поправились после тяжело перенесенной кори, которую, возможно, подхватили ухаживая за больными в госпитале. Разве могла тогда кого-то растрогать болезнь девочек? Антимонархическая часть общества требовала расследования измены августейшей семьи и Распутина. Об их сотрудничестве с Германий так активно и настойчиво