до нужной станции он все же, в конце концов, дошел. В какой момент и при каких обстоятельствах пропала Лиза никто пока прояснить не мог.

Александр Григорьевич, которого едва не хватил удар, когда он узнал об исчезновении дочери, отправился прямиком к князю Львову, председателю новоиспеченного Временного правительства и одновременно министру внутренних дел. Того осаждали толпы посетителей, каждый со своей болью и печалью. Прорваться сквозь заслон страждущих было решительно невозможно. Но Александр Григорьевич был важной персоной, успешным банкиром, с которым новая власть никак не могла ссориться, учитывая положение вещей в стране.

Львов встал из-за большого стола и вышел навстречу старику. Он был бледен и худ. На усталом лице лихорадочным огнем недосыпа и осознания навалившейся ответственности горели глаза.

– Дорогой мой Александр Григорьевич, искренне разделяю ваши тревоги, – начал он после того, как Елисеев изложил суть дела: – Но посмотрите, что творится вокруг! Люди сейчас пропадают сотнями. Сами понимаете, железная дорога, почта и телеграф работают со сбоями. К счастью, многие находятся потом… Будем надеяться, и ваша дочь тоже обнаружится в добром здравии!

– Георгий Евгеньевич, но мы не можем просто сидеть и ждать, сложа руки… Что если ей нужна помощь?

– Александр Григорьевич, любезный, мы сейчас очень ограничены в своих средствах и действиях. На любое решение необходимо благословение Петросовета. У нас практически никого не осталось с сыскным опытом. Министерство внутренних дел уничтожено с корнем… у народа на то были причины, как вы понимаете, – он подумал минуту и махнул рукой: – Попробуйте обратиться к моему заместителю Сидамон-Эристову в главное управление по делам милиции. Хоть милиция тоже в полном распоряжении местных органов самоуправления, я все же его предупрежу, чтобы он сделал все, что в его силах…

Александр Григорьевич, который надеялся на немедленное начало расследования, уходил разочарованным. Похоже, князь Львов искренне хотел помочь, но степень беспомощности нового правительства поразила опытного дельца. Он и до этого не возлагал на действующий министерский состав больших надежд, но в тот день понял совершенно отчетливо, что Временное правительство очень скоро оправдает свое название и бесславно сгинет в пламени эпохи.

II

Мариэтта была безумно счастлива. Все случилось так, как она мечтала. Супруг был нежен и ласков с ней. У молодых не было медового месяца, поскольку Глеб был вынужден вскоре вернуться на фронт, но пока он был в Петрограде, он не мог надышаться на молодую жену. Даже оставшись в квартире лишь с горничной, непривычная к решению бытовых вопросов Мариэтта чувствовала себя легче и свободнее, чем в доме отца или братьев. Казалось, ничто не могло повлиять на ощущение радости бытия юного влюбленного создания, включая революционные толпы, бродящие с песнями под окнами. Молодость не знает страха смерти и уныния. До определенного возраста у людей есть ощущение, что несчастья обойдут их стороной. Они ведут себя так, словно бессмертны. Мариэтта не замечала крови, анархии, разрухи, как будто все это происходило в другом, параллельном мире. Словно она смотрела ленту о смутном времени в синематеке, где вместо тапера аккомпанементом были поющие солдаты и матросы. К слову, для многих такая страсть русского народа к пению стала откровением. Вероятно, для бунтовщиков это было своего рода трансом, способом слиться в единую массу, голоса которой, вступая в резонанс, создавали особое электричество.

В мае неожиданно выпал снег. Вместе с ним на пороге квартиры Мариэтты появился Григорий Григорьевич.

– Тогда, в марте, я понадеялся, что ты была искренна и действительно хочешь наладить отношения… Но, как ни горько признавать, похоже, я вновь ошибся… – с порога начал он. Мариэтта никогда не видела отца в таком состоянии. На нем не было лица.

– Папа, я хотела все рассказать! За этим и приходила… но я не осмелилась. Я не хотела, чтобы вы расстраивались…

– Венчаться втайне от отца – это и есть твой метод уберечь меня от переживаний?

– Поверь, если б только был один шанс, что ты не запретишь мне выходить замуж за Глеба, я бы непременно открылась!

– Именно! Мои чувства волновали тебя меньше всего! Ты боялась, что тебе не разрешат исполнить свой каприз! Стыд и позор!

– Если ты так относишься к моему браку, не уверена, стоит ли нам продолжать разговор! – дочь посчитала, что сделала все, чтоб объяснить отцу свой поступок.

– Мариэтта, когда после войны ты вдруг обнаружишь, что сделала огромную ошибку, ты вспомнишь этот наш разговор. Надеюсь, это не будет слишком поздно и послужит для тебя лишь хорошим уроком! Когда-нибудь ты поймешь, что с чувствами других людей необходимо считаться!

– Как ты с мамиными? – девушка тут же пожалела, что не сдержалась. Она знала, что это слишком жестокий аргумент. Но сказанного не воротишь. Слово, как известно, не воробей.

Григорий вышел от Мариэтты, громко хлопнув дверью. Он был в бешенстве. Неблагодарная авантюристка! Какое неуважение к отцу! К традициям! Слава Богу, из-за бардака, царящего в столице, выходка дочери осталась незамеченной для общества. Раньше эту ситуацию обмусоливали бы в салонах, посмеиваясь у купца за спиной. Грише осталось бы только провалиться сквозь землю от позора. Это было слабым утешением, но в той ситуации вообще вряд ли можно было найти какие-то мало-мальски заметные плюсы.

Гриша остановился на секунду у парадной и поднял лицо к небу. Мелкие снежинки холодной острой пылью царапали кожу. Елисееву хотелось крикнуть Господу: «За что?». За что все эти распри с детьми? Это показательное неуважение и презрение с их стороны? За что все безумие, что творилось в стране? За что эта звериная ненависть, которую он чувствовал теперь даже от тех представителей народа, о ком долгое время заботился и кого опекал? Он вдруг ощутил страшную усталость. Больше не было никакого желания выкладываться в семейном деле. Ради чего? Никто не оценил его прежних усилий. Все впустую. Такого глубочайшего разочарования Григорий никогда еще не испытывал.

III

Клим ежедневно провожал Глафиру из мастерской до дома. Однажды он попытался обозначить свой мужской интерес и поцеловал ее в губы. Девушка спокойно оттолкнула его, не проявив ни малейшей заинтересованности. Двухметровый Клим, безусловно, мог взять ее силой, но так ему не хотелось. С этой снежной королевой ему было важно почувствовать взаимность, заслужить ее любовь, ведь в этом случае можно было бы считать себя особенным. Задача добиться любви той, кто любить не может, будоражила воображение революционера.

Однажды он заметил синяк на руке Глаши, оставленный Митей, когда тот схватил жену во время очередного запоя.

– Убью его! – процедил сквозь зубы Клим.

– Только тронь, и мы больше никогда с тобой не увидимся, –