В начале февраля, когда установились сильные морозы, такие, что снег трещал под ногами, а воздух звенел, граф решил, что следует написать письмо Григорию. Самочувствие его не улучшалось, и Николай Яковлевич, томимый дурными предчувствиями, решил повидать сына вместе со снохой. Мало ли что? – всё мы под Богом ходим.

Одно лишь успокаивало графа: странные звуки, преследовавшие его по ночам, прекратились. Он даже стал склоняться к тому, что это была игра его больного воображения.

Теперь же, когда Евдокия спала с ним рядом, в небольшом смежном будуарчике, где умещалась кровать да узкий платяной шкаф, он и вовсе успокоился.

С каждым днём Евдокия нравилась графу всё больше, он порой вздыхал, сожалея, что она не крепостная, а то бы он не поскупился и купил бы её за любые деньги.

… Стемнело. Евдокия дочитала Николаю Яковлевичу очередной роман, задумала свечи, правда, оставив одну гореть на всякий случай, пожелала графу спокойного сна и отправилась спать.

Граф закрыл глаза и тут же заснул – сказалось действие лекарства, которое Евдокия давала ему на ночь. В последнее время спал он спокойно. Новые капли, привезённые доктором Самойловым из Ярославля, оказались весьма действенными.

Этой ночью графу суждено было увидеть сон. Ему снилась молодая красивая девушка. Стройная фигура девушки, облачённая в платье с завышенной талией по последней французской моде, придавало ей невинную соблазнительность. Прелестница улыбалась…

Неожиданно граф увидел себя со стороны: молодого, здорового… Он подошёл к девушке и поцеловал в шею.

– Ах, дорогая, когда же ты перестанешь мучить меня?.. – сгорая от возбуждения, спросил Шаховской.

– То, что ты хочешь, – невозможно… Я – католичка…

– Разве грех любить друг друга?.. – продолжал граф, распаляясь всё больше. – Даже Адам и Ева нарожали детей.

Но девушка проявила упорство и отпрянула.

– Нет! Нет! – решительно воскликнула она и убежала.

Граф хотел остановить её, но увы…

Неожиданно граф услышал смех, перед ним появилась женщина, её обнажённое тело было в крови.

– Кровь молодых девушек сохраняет молодость… – сказала она. – Ты хочешь остаться вечно молодым? – спросила она, протягивая к графу окровавленные руки.

– Нет, не хочу… – испуганно ответил граф.

– Напрасно. Посмотри на меня! Мне почти четыреста лет, а я по-прежнему молода…

– Эльжбетта… – растерянно произнёс граф.

– Да… Ты узнал меня?.. – женщина откинула длинные чёрные волосы назад, так, что Шаховской мог отчётливо разглядеть её грудь кроваво-красного цвета. – Люби меня… Зачем тебе эта глупая девчонка?… – произнесла она, приближаясь к графу.

Тот хотел убежать, скрыться от этой страшной женщины, убившей множество юных дев ради своей прихоти. Но Эльжбетта опередила его… Она обняла графа и страстно поцеловала…

– Ваше сиятельство! Господи! Николай Яковлевич! – Евдокия, стоя на полу босыми ногами, в одной ночной сорочке, трясла графа за плечо, но тот не просыпался, продолжая кричать во сне. Наконец сиделка схватила графин с водой и вылила его содержимое прямо на лицо графу. Тот, ощутив живительную прохладу, открыл глаза.

– Евдокия?.. Ты?.. А где Эльжбетта? – задыхаясь, спросил он.

– Не знаю, барин, никакой Эльжбетты. А вам надобно переодеться… Вон сорочка ваша вся промокла…

Шаховской провёл рукой по влажному лицу и волосам.

– Да, да… разумеется… – согласился он, окончательно еще не очнувшись ото сна.

* * *

Москва, дом Шаховских на Большой Никитской улице

Григорий проснулся, когда день уже клонился к вечеру. Глова болела… Он попытался вспомнить: что же было намедни? И где он так весело провёл время, что до сих пор не может опомниться?

Он встал с постели и позвонил в колокольчик. В спальню вошла горничная.

– Который час? – поинтересовался Григорий Николаевич.

– Часы в гостиной пробили четыре по полудню… – ответила она, держа в руках небольшой поднос, на котором горкой возвышались письма. – Почта, ваша милость… почти за неделю скопилась.

Григорий с отвращением посмотрел на письма.

– Много?

– Да-с… Десять штук. Судя по штемпелю, от Его сиятельства из имения и от кредиторов… – пояснила бойкая девица.

– Ладно… оставь на столе, позже посмотрю. Неси умываться и завтракать… Нет, завтракать позже… – приказал Григорий.

Он умылся, кое-как привёл себя в порядок и, наконец, решил разобрать письма: те, что были присланы кредиторами, бросил в камин нераспечатанными, осталось последнее, от графа.

Григорий распечатал его, будучи уверенным, что отец в очередной раз выговаривает ему, словно мальчишке, за безалаберное поведение и пренебрежительное отношение к жене. Но, как ни странно, ничего подобного он не прочитал. Ибо граф с первых же строк письма, ссылаясь на ухудшение здоровья, просил сына приехать в имение вместе со снохой…

Григорий удивился:

– На отца не похоже… Неужто и впрямь так сильно захворал? Или это очередная уловка, чтобы помирить меня с Натальей?.. А что, если помрёт?.. – он раздражённо бросил письмо на стол. – Теперь к тестю придётся ехать…

Примерно час Григорий размышлял: ехать ли ему в дом тестя, чтобы извиняться перед женой и просить у неё прощения за неподобающее поведение? Или не стоит?.. И отправиться в имение к отцу одному или с кузеном Анатолем.

Григорий знал, что граф недолюбливал своего племянника, считая его человеком легкомысленным и никчёмным, промотавшим почти все деньги покойной сестры и её мужа, Петра Дубовицкого, но несмотря ни на что, будет рад его видеть. Да и время в дороге с Анатолем пройдёт веселее, а его присутствие позволит избежать лишних объяснений с женой.

Григорий также подумал о том, что в таком состоянии отец может завести разговор о завещании. Зная сложный характер своего родителя, Григорий мог предположить самые неожиданные варианты его последней воли. Поэтому он тяжело вздохнул и, пересилив своё нежелание видеть Наталью Васильевну, отправился в дом тестя, что располагался на пересечении Воздвиженки и Моховой улицы.

Дом Григория Шаховского на Большой Никитской стоял напротив церкви, он трижды перекрестился, глядя в окно…

– Помоги мне, Господи! – взмолился он, уже предвидя крайне неприятную встречу с тестем.

И спешно придумывая слова для своего оправдания, приказал приготовить сюртук и брюки, приобретенные им в модном французском салоне, за которые он ещё не расплатился.

… Купец встретил своего непутёвого зятя настороженно. Но не стал выговаривать по поводу очередного разлада с дочерью, жалея Наталью, ибо та по-прежнему, несмотря ни на что, любила Григория.

Горничная проводила Шаховского в комнату Натальи Васильевны – та коротала время за чтением. Увидев мужа, да ещё изысканно одетого, женщина почувствовала, что сердце её готово выпрыгнуть из груди от волнения, и она поверит любым его речам, даже самым нелепым.