— пробормотала Сова, но Углозуб ее услышал. Однако нисколько не обиделся — напротив, стал оправдываться:

— Сударыня, я отдаю себе отчет в некоторой двусмысленности своего положения: в наш просвещенный девятнадцатый век…

— Что он говорит, что он говорит! — в смятении воскликнул Кашалот и на всякий случай отодвинулся.

— Я говорю, что в наш век разума нет места суевериям. Я сам не чужд наукам и не верю во всякую чертовщину — са ва де суа…

— Чего ты про меня сказал? — переспросила Сова.

— Са ва де суа, — повторил Углозуб четко и раздельно и тут же перевел: — Само собой разумеется. И всё же, всё же… Вообразите, мадам, — со мной приключилась престранная история, и когда — в день моего бракосочетания! Свадьбу сыграли в очаровательном озерце, в моем поместье на Колыме — оно раскинулось в живописном уголке тундры. Ах, господа, что это за зрелище — свадьба тритонов! Невеста танцует на месте, извиваясь всем телом, жених плавает рядом кругами… А пропо́ — моя невеста, как и я, принадлежит к знатному, хотя и обедневшему роду Хинобиус, из древнего клана Хвостатых амфибий. А может, принадлежала?

— Вы что, не знаете, жива она или нет? — поразилась Стрекоза.

Углозуб развел лапками:

— Господа, я в смятении… Просыпаюсь я через сутки, — и какое же потрясение ожидает меня. Юная Тритоночка, как две капли воды похожая на мою молодую жену, говорит мне: «Здравствуй, дорогой пра-пра-пра-прадедушка!» До сих пор не могу прийти в себя… Кес кё се, господа? Что это такое? Переселение душ? Повторяю: я в здравом уме и твердой памяти. Пока вы обдумываете услышанное, я посижу в тени вон той березки, — не выношу яркого света… — и он удалился.

— Теперь моя очередь спросить, — обратился к Человеку председатель КОАППа: — Что это такое? Кес кё се? Что означает этот бред?

— Самое забавное, дорогой Кашалот, — сказал Человек, смеясь, — что это не бред: наш далеко не старый гость вполне мог встретиться со своей пра-пра-пра-правнучкой. Ему ведь только кажется, что он очнулся на следующий день после свадьбы, а на самом деле это произошло через сто лет.

— Через сто лет?! — хором воскликнули коапповцы.

— Да. Он провалился в глубокую трещину и попал в слой вечной мерзлоты, где и пролежал целое столетие на одиннадцатиметровой глубине, пока его не подняли оттуда рабочие золотых приисков. Путешественника во времени доставили в Киев, и украинские ученые с помощью радиоуглеродного метода определили его возраст: около ста лет. А обычно сибирские углозубы живут не более пятнадцати, так что пока наш гость прохлаждался в своей расщелине, наверху сменилось по меньшей мере шесть поколений его сородичей.

— Подумаешь, — презрительно бросила Мартышка, — шесть поколений… За тысячу лет, пока наш Кашалот будет лежать в анабиозе, в океане сменится тридцать поколений его сородичей!

— Что-о? — Человек не смог скрыть изумление. — Я не ослышался? Вы собираетесь погрузить в анабиоз Кашалота?

— Его, родимого, его сердешного, — подтвердила Сова, — только для этого нужен глицерин.

— Всего двадцать тонн. — Удильщик написал это число в воздухе концом своей удочки. — Вы не могли бы их где-нибудь занять, дорогой Человек?

— Мы отдадим… — заверила Стрекоза.

— После того, как его наработают для нас гусеницы Кукурузного Мотылька, — дополнил Рак.

— Боюсь, что придется огорчить вас, друзья, — сказал Человек, — надежного и безопасного для жизни способа погружать в анабиоз теплокровных животных пока не существует — тут и глицерин не поможет. Даже с холоднокровными дело обстоит не так просто — если иметь в виду истинный анабиоз.

— А что, бывает и не истинный? — удивленно спросил Кашалот.

— Сколько угодно. За примером далеко ходить не надо — наш гость, Сибирский Углозуб: в продолжение всего столетия, которое он провел в вечной мерзлоте, жизнь в нем едва теплилась, но все-таки полностью не прекращалась. Мало того — какие-то жизненные процессы, хотя и в невероятно замедленном темпе, происходили даже в гусеницах кукурузного мотылька, которых замечательный наш биолог Лозина-Лозинский охлаждал до минус восьмидесяти градусов. А вот у того, кто находится в состоянии истинного анабиоза, жизнь останавливается полностью, но при подходящих условиях может возобновиться, так что и мертвым его нельзя назвать.

— Он, так сказать, ни жив, ни мертв, — охарактеризовал это состояние Гепард.

— Очень точное определение, Гепард! — одобрил Человек.

— А знаете, — заявила Мартышка, — я даже рада, что Кашалот останется с нами: какой же КОАПП без нашего любимого председателя?

— Никакой! — убежденно воскликнул Кашалот. Он изо всех сил старался скрыть радость по поводу того, что может теперь, не теряя достоинства, отказаться от сомнительного путешествия во времени, но это ему плохо удавалось.

Однако Удильщик, автор идеи об отправке коапповского посланца в тридцатый век, вовсе не собирался от нее отказываться. Но теперь, с учетом новых данных, он предложил направить в будущее того, кто способен впасть в истинный анабиоз, и поинтересовался у Человека, есть ли у него подходящая кандидатура. Ответ был положительным.

— Только мой вам совет, — добавил Человек, — не связывайтесь с холодом. Тысячу лет поддерживать температуру вблизи абсолютного нуля, — а именно такая температура требуется для истинного анабиоза, — необычайно хлопотно! Гораздо проще погрузить посланца в это состояние с помощью не замораживания, а…

— Высушите меня, пожалуйста! — перебил его тоненький голосок. Он как будто доносился из лужицы, возле которой стояла Мартышка, и она, конечно, не преминула в нее заглянуть.

— Ой, тут какое-то малюсенькое-премалюсенькое существо, похожее на миниатюрный желудь, — сообщила она коллегам.

— Высушите меня! — настойчиво повторил голосок.

— Говорите, мы вас слушаем, — сказал Кашалот.

Но голосок не унимался:

— Я прошу не выслушать меня, а высушить.

— Высушить? — просьба показалась Кашалоту очень странной. — Зачем? Да, прежде всего скажите: кто вы?

И тут голосок неожиданно спел на опереточный мотив:

Отвечу кратко —

Я — Коловратка,

Меня открыл Антоний Левенгук,

Но очень скоро

Возникли споры

Среди ученых всех наук!