Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Всё в порядке, — с трудом выдавил Эл, вытирая рот. — Это из-за воспоминаний… Нужно просто немного передохнуть.
Она внимательно посмотрела на него, оценивая, но, видя, что цвет лица постепенно приходит в норму, а испарина со лба пропала, она с облегчением выдохнула. Когда Эл восстановился, они занялись телами. Части разрубленных трупов скрылись в городской канализации, уносимые мутными потоками воды.
Следующими, за кем они отправились, были те пятеро, кто постоянно развлекался в борделе. Они с Элом ходили туда несколько дней, надеясь застать всех вместе, но этого так и не случилось.
Поэтому, когда они встретили двоих, Тэлли, вспоминая то самое ощущение наслаждения от вида уходящей вместе с кровью жизни, не стала медлить. Она обездвижила их магией — мужчины застыли, повинуясь её мысленному приказу и нитям, опутавшим их сознание. Запретив им кричать, она медленно рисовала на их телах кровавые линии, наблюдая, как под лезвием словно под кистью проступают тонкие, алые разрезы. Эл молча читал их воспоминания, выуживая нужную информацию, пока она вдумчиво выводила новые узоры. Когда ей это наскучило, она шагнула к одному из мужчин, занесла меч и дважды аккуратно взмахнула, придавая сил рукам с помощью магии. Затем, одним резким движением, вонзила клинок ему в горло.
Сняв приказ о неподвижности, она наблюдала за его последним движением при жизни, ловя момент, когда тело, подчиняясь инстинктам, дёрнулось в попытке сопротивляться неминуемой смерти. Вдыхая аромат свежей крови, она подошла ко второму. Он встал на коленях, повинуясь её воле, неспособный сбежать, неспособный даже вздохнуть свободно. Но Тэлли уже насытилась на сегодня. Она вонзила меч ему в горло — быстрым, чистым ударом. И в тот же миг её скрутило — резкая боль пронзила всё тело, и лезвие ушло в сторону, разрубив мужчину не так, как она задумывала.
Согнувшись рядом с его телом в лужах его крови, она стиснула зубы, чувствуя, как боль разливается внутри, вытесняя всё остальное. Мир стал размытым, тело не слушалось. Эл не сказал ни слова — он просто подхватил её на руки и унёс в таверну. Тэлли отлёживалась там несколько дней, погружаясь в зыбкие картины уходящей жизни мужчин, смакуя воспоминания, которые теперь стали частью её самой.
Спустя несколько дней у того же борделя они наконец добрались до оставшихся троих, о которых рассказывала слухач. Оказалось, что эти люди доставляли пустынникам всё, что те заказывали — оружие, еду, одежду. Они были связующим звеном между городом и теми, кто должен был оставаться за его стенами.
Тэлли, едва оправившаяся от мучительных болей, с отвращением наблюдала за ними.
Она видела, как эти трое вывели шлюх на улицу и, не стесняясь ни прохожих, ни друг друга, начали насиловать женщин, разрывая на них одежду, заставляя их подчиниться силой.
Внутри неё что-то надломилось. Она плохо помнила сами убийства. Ею овладела ярость — дикая, первобытная, граничащая с безумием. Мир окрасился в красное, сознание потонуло в боли, и она рванулась вперёд, словно вихрь смерти. Меч рассекал тела, кровь разлеталась во все стороны, окутывая её жаркими каплями. Она кромсала всё, до чего могла дотянуться, сметая их, не давая даже осознать, что смерть уже сжала их в своих руках.
Вернувшись в настоящее, Тэлли поразилась, что несмотря на её действия Эл каждый раз успевал считать все воспоминания, выискивая в них тонкие ниточки, ведущие к следующим целям.
«В смерти падут все, кто виновен, даже те, кто осмелился хоть мыслью оправдать пустынников», — зло заключила Тэлли, вспоминая ублюдков, которых убила.
Она скользнула взглядом по своему охранителю, который молча ел свой завтрак, будто всё происходящее было для него таким же естественным, как дыхание. В ней вспыхнуло странное, почти болезненное чувство благодарности. Без него она бы не смогла осуществить свой план мести. Он находил людей, проникая в их разум, вытаскивая имена, адреса, маршруты. Без этого её клинок скользил бы вслепую. Только благодаря ему она могла довести задуманное до конца.
Вновь углубившись в свои мысли, Тэлли вспоминала, как один из тех пятерых, что часто проводили время в борделе, проговорился. Он рассказал, что один из охранников заведения за деньги поставлял пустынникам девушек. Он обманывал их, обещая лёгкие деньги, опаивал, а потом, когда они теряли сознание, их загружали в телеги и вывозили за город.
Доставщики, те самые трое, чьи имена он назвал, заботились о том, чтобы груз прибыл в целости. Когда они нашли охранника, Эл без лишних слов прочитал его воспоминания и передал всё Тэлли.
Её разум помутился.
Одна лишь мысль о том, что в этом городе есть тот, кто добровольно, за деньги, отдавал женщин на растерзание пустынникам, запустила в ней неостановимый вихрь ненависти. И тогда, и сейчас её трясло от лютой, всепоглощающей злобы. Тогда озверев, она шагнула к нему, медленно подняла нож и, не давая ему даже осознать, что происходит, начала вонзать лезвие в его тело.
Многократно.
Глубоко.
Ровно так, как это делали с ней.
Каждый удар — это её боль.
Каждый крик — это крик тех, кого он продал.
«И что ощущала каждая женщина, попавшая к пустынникам», — мысленно прорычала она, чувствуя, как от безумного порыва у неё дрожат пальцы, но не отступая ни на миг от задуманного. В какой-то момент капюшон слетел с её головы, и в глазах мужчины вспыхнул новый страх.
Страх не боли.
Страх её лица.
Тэлли медленно поднесла лезвие к его щеке. С улыбкой, растягивающей шрам и обнажающий зубы, с холодной яростью, она провела ножом по его коже, вспарывая её, рисуя на нём такие же уродливые линии, что были на её лице.
Чтобы он знал.
Чтобы он понял.
Даже сейчас она помнила его крики и мольбы о помощи. Они звучали в её голове, как сладкая мелодия, и она наслаждалась ими, представляя на его месте каждого пустынника, кто хоть раз прикасался к ней.
В ту ночь она поняла, что такое абсолютная власть над человеком. Охранник был готов на что угодно, лишь бы она остановилась. Он рыдал, умолял, бился в судорогах, словно беспомощный ребёнок, но чем больше он плакал, тем большее удовольствие она испытывала. Медленно, с предельной сосредоточенностью,