Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Внезапно тело Эла содрогнулось. Тэлли поймала его стон своими губами, желая разделить с ним удовольствие, растёкшееся по его телу. В этот миг ей показалось, что они стали ещё чуточку ближе.
Отстранившись от Эла, Тэлли наконец посмотрела на владелицу борделя. Без сомнений это была она — невысокая, грузная женщина, на закате эмеринских лет, с мясистыми пальцами, унизанными кольцами, и прищуренными глазами, в которых читалась привычная властность. На ней было нелепое, вульгарное платье тёмно-зелёного, почти болотного цвета, с тяжёлыми складками ткани, неудачно подчёркивавшими её круглую фигуру. В этом наряде она напоминала жабу, выбравшуюся из стоячей воды.
— Ты Ринала? Не говори, кивай, — приказала Тэлли, скользнув взглядом по Элу и девушке у его ног.
Шлюха, до этого так уверенно работавшая, теперь заметно дрожала, то и дело испуганно бросая взгляды то на хозяйку, то на Тэлли, явно чувствуя опасность.
— Забирай свои манатки и проваливай, — прошипела шлюхе Тэлли, зло посмотрев на неё.
Эл уже полностью пришёл в себя. Застегнув штаны, он бесшумно встал за спиной Риналы, запуская в её разум нити магии. Тэлли чувствовала, как он начал считывать её память, просматривая воспоминания слой за слоем.
Тэлли не хотела сегодня копаться в чужих воспоминаниях. Ей хватило своих.
— Скольких ты отправила к пустынникам? — тихо спросила Тэлли.
Её глаза заметались, веки судорожно подрагивали — она отчаянно мотала головой, но не проронила ни слова. Её бессловесный страх взбесил Тэлли. Она прикрыла глаза, и нити её магии ожили, скользнув к жертве. Они сплелись, затягиваясь туже, сжимая тело, выдавливая воздух из лёгких.
Хрип.
Ринала корчилась, широко распахнув рот в тщетной попытке вдохнуть. Её толстые пальцы вцепились в горло, как будто это могло помочь. Глаза владелицы борделя выпучились, в них застыло осознание. Она не могла дышать.
— Милая, ты приказала ей молчать, — прошептал Эл, не открывая глаз, а его губы едва приподнялись в лёгкой улыбке. И уже в следующий миг он продолжал ворочать мысли старой жабы, выуживая из них воспоминания.
— Ой… — Тэлли моргнула, затем с лёгкой досадой ослабила хватку нитей. — Отвечай голосом. Только тихо!
Женщина резко втянула в себя воздух, жадно, словно вынырнув из-под воды. Её грудь судорожно вздымалась, в горле застрял хриплый кашель.
— Быстрее, я не люблю ждать, — нетерпеливо рявкнула Тэлли.
— Простите, госпожа… — с придыханием пробормотала женщина, слабо дрожа. — Двадцать. Двадцать девушек я продала пустынникам…
По её одутловатому лицу потекли слёзы. Тэлли была уверена, что это была не вина, не сожаление. Только страх.
Она со злостью посмотрела на женщину. В груди бурлила ярость, с каждым ударом сердца разливаясь горячей, удушающей волной. Тэлли думала, как заставить её прочувствовать всю ту боль, что точно испытали те девушки. Как сделать так, чтобы эта жаба захлёбывалась в агонии, кричала до хрипоты, молила о пощаде, но не получала её.
Но в голове была лишь чёрная пустота ненависти.
Она хотела разорвать её на части. Хотела, чтобы эта тварь корчилась, заблёвываясь в собственной крови. Хотела, чтобы боль сжигала её медленно, без шанса на облегчение: «Быстрая смерть — это благословение. И она его не заслужила». Тэлли сжала кулаки, уже готовая напасть на неё, чтобы разорвать её на части, её гнев нарастал, подступая к горлу, заглушая голос разума. И когда её пальцы уже сжались на рукояти ножа, готовясь нанести удар, дверь внезапно распахнулась.
В комнату ворвались четверо стражей. За ними, запыхавшись, вбежал тот самый парень, что встретил их у входа. Эл выхватил меч, лезвие скользнуло по воздуху, разрезая тишину металлическим звоном. Он встал перед Тэлли, отгораживая её от стражей, готовясь принять удар первым.
Но ей не нужна была защита. Внутри неё бушевала ненависть, тёмная, безжалостная, требующая выхода. Гнев кипел, заволакивал разум чёрной пеленой. И, не сдерживаясь, Тэлли выплеснула его наружу. Её нити рванулись вперёд, словно живые змеи, впиваясь в сознания стражей, сплетаясь вокруг их мыслей. Она не просто подчинила их — она позволила им прочувствовать всё, что когда-то испытала сама.
Каждую боль.
Каждую рану.
Каждую секунду, проведённую в хижине.
Разумы мужчин содрогнулись под тяжестью её страданий. Их лица исказились, тела дёрнулись, пальцы вцепились в виски, будто можно было стряхнуть с себя её мучения. Усмехнувшись, Тэлли посмотрела на Риналу. Она ожидала увидеть страх, ужас, а увидела лишь странное спокойствие. Гнев вспыхнул с новой силой. Она не понимала, почему та не трясётся в агонии, и, стиснув зубы, Тэлли направила магию в нити, усиливая напор на всех разом. Двое стражей закричали. Их тела обмякли, рухнув на пол, а из глаз и ушей тонкими дорожками потекла кровь.
Её губы дрогнули в улыбке.
Значит, вот оно. Тэлли могла не просто контролировать их чувства, она могла передавать свои. Любые. И она передаст им всё. Высвободив поток боли, Тэлли усилила каждое мгновение страдания, что перенесла в хижине, и обрушила это на них. Она ощущала их мучения так же, как когда-то свои. Проживала их вместе с ними, чувствуя каждую вспышку отчаяния, каждый надрывный крик, каждый страх, сжимавший их горло. И ей было хорошо.
Боль — её давняя подруга.
И уже через пару мгновений рухнули все, кроме Риналы. Она ещё стояла, но её грудь вздымалась резко и прерывисто, а сердце колотилось так сильно, что даже Тэлли, со своим не самым чутким слухом, могла его слышать. Бросив взгляд на Эла, Тэлли увидела, как он, убрав меч, бесшумно обходит павших, проверяя пульс. Он едва заметно покачал головой, и ей не потребовалось никаких слов, чтобы понять — они мертвы.
«Жаль, Эл не успел считать их воспоминания, но ничего, хватит и этой дряни», — в очередной раз вспыхнула яростью Тэлли.
— Это не поможет, милая, — тихо прошептал Эл, стоявший совсем близко. Он не касался её, но Тэлли чувствовала его присутствие каждой клеткой, его дыхание теплом скользило по коже. Её немой вопрос, вспыхнувший в сознании, тут же передался ему через их связь, и он ответил прежде, чем она успела озвучить его. — Ей это нравится.
— Что?! — Тэлли резко обернулась, голос сорвался, прозвучав непривычно громко, и тут же её передёрнуло от звука. Скрипучий, шероховатый, старческий, словно говорила не она, а дряхлая старуха, давно утратившая силу.
— Она любит боль, — тихо пояснил Эл, его голос был ровным, почти отстранённым, словно он просто констатировал факт. Его ладони мягко легли на её плечи, тепло и