Но бабушка очень, очень мало выиграла от того, что избавилиее от двух полячишек. Взамен их тотчас же к услугам ее явился третий поляк, ужесовершенно чисто говоривший по-русски, одетый джентльменом, хотя все-такисмахивавший на лакея, с огромными усами и с гонором. Он тоже целовал «стопкипаньски» и «стелился под стопки паньски», но относительно окружающих вел себязаносчиво, распоряжался деспотически — словом, сразу поставил себя не слугою, ахозяином бабушки. Поминутно с каждым ходом обращался он к ней и клялся ужаснейшимиклятвами, что он сам «гоноровый» пан и что он не возьмет ни единой копейки изденег бабушки. Он так часто повторял эти клятвы, что та окончательно струсила.Но так как этот пан действительно вначале как будто поправил ее игру и сталбыло выигрывать, то бабушка и сама уже не могла от него отстать. Час спустя обапрежние полячишки, выведенные из воксала, появились снова за стулом бабушки,опять с предложением услуг, хоть на посылки. Потапыч божился, что «гоноровыйпан» с ними перемигивался и даже что-то им передавал в руки. Так как бабушка необедала и почти не сходила с кресел, то и действительно один из полячковпригодился: сбегал тут же рядом в обеденную залу воксала и достал ей чашкубульона, а потом и чаю. Они бегали, впрочем, оба. Но к концу дня, когда ужевсем видно стало, что она проигрывает свой последний банковый билет, за стуломее стояло уже до шести полячков, прежде невиданных и неслыханных. Когда жебабушка проигрывала уже последние монеты, то все они не только ее уж неслушались, но даже и не замечали, лезли прямо чрез нее к столу, сами хваталиденьги, сами распоряжались и ставили, спорили и кричали, переговариваясь сгоноровым паном за панибрата, а гоноровый пан чуть ли даже и не забыл осуществовании бабушки. Даже тогда, когда бабушка, совсем все проигравшая,возвращалась вечером в восемь часов в отель, то и тут три или четыре полячкавсе еще не решались ее оставить и бежали около кресел, по сторонам, крича извсех сил и уверяя скороговоркою, что бабушка их в чем-то надула и должна им что-тоотдать. Так дошли до самого отеля, откуда их наконец прогнали в толчки.

По расчету Потапыча, бабушка проиграла всего в этот день додевяноста тысяч рублей, кроме проигранных ею вчера денег. Все свои билеты —пятипроцентные, внутренних займов, все акции, бывшие с нею, она разменяла одинза другим и одну за другой. Я подивился было, как она выдержала все эти семьили восемь часов, сидя в креслах и почти не отходя от стола, но Потапычрассказывал, что раза три она действительно начинала сильно выигрывать; аувлеченная вновь надеждою, она уж и не могла отойти. Впрочем, игроки знают, какможно человеку просидеть чуть не сутки на одном месте за картами, не спускаяглаз с правой и с левой.

Между тем во весь этот день у нас в отеле происходили тожевесьма решительные вещи. Еще утром, до одиннадцати часов, когда бабушка ещебыла дома, наши, то есть генерал и Де-Грие, решились было на последний шаг.Узнав, что бабушка и не думает уезжать, а, напротив, отправляется опять ввоксал, они во всем конклаве (кроме Полины) пришли к ней переговорить с неюокончательно и даже откровенно. Генерал, трепетавший и замиравший душою ввидуужасных для него последствий, даже пересолил: после получасовых молений ипросьб, и даже откровенно признавшись во всем, то есть во всех долгах, и даже всвоей страсти к m-lle Blanche (он совсем потерялся), генерал вдруг принялгрозный тон и стал даже кричать и топать ногами на бабушку; кричал, что онасрамит их фамилию, стала скандалом всего города, и, наконец… наконец: «Высрамите русское имя, сударыня! — кричал генерал, — и что на то есть полиция!»Бабушка прогнала его наконец палкой (настоящей палкой). Генерал и Де-Гриесовещались еще раз или два в это утро, и именно их занимало: нельзя ли, в самомделе, как-нибудь употребить полицию? Что вот, дескать, несчастная, но почтеннаястарушка выжила из ума, проигрывает последние деньги и т. д. Одним словом,нельзя ли выхлопотать какой-нибудь надзор или запрещение?.. Но Де-Грие толькопожимал плечами и в глаза смеялся над генералом, уже совершенно заболтавшимся ибегавшим взад и вперед по кабинету. Наконец Де-Грие махнул рукою и куда-тоскрылся. Вечером узнали, что он совсем выехал из отеля, переговорив напередвесьма решительно и таинственно с m-lle Blanche. Что же касается до m-lleBlanche, то она с самого еще утра приняла окончательные меры: она совсемотшвырнула от себя генерала и даже не пускала его к себе на глаза. Когдагенерал побежал за нею в воксал и встретил ее под руку с князьком, то ни она,ни madame veuve Cominges его не узнали. Князек тоже ему не поклонился. Весьэтот день m-lle Blanche пробовала и обработывала князя, чтоб он высказалсянаконец решительно. Но увы! Она жестоко обманулась в расчетах на князя! Этамаленькая катастрофа произошла уже вечером; вдруг открылось, что князь гол каксокол, и еще на нее же рассчитывал, чтобы занять у нее денег под вексель ипоиграть на рулетке. Blanche с негодованием его выгнала и заперлась в своемномере.

Поутру в этот же день я ходил к мистеру Астлею или, лучшесказать, все утро отыскивал мистера Астлея, но никак не мог отыскать его. Нидома, ни в воксале или в парке его не было. В отеле своем он на этот раз необедал. В пятом часу я вдруг увидел его идущего от дебаркадера железной дорогипрямо в отель d'Angleterre. Он торопился и был очень озабочен, хотя и трудноразличить заботу или какое бы то ни было замешательство в его лице. Он радушнопротянул мне руку, с своим обычным восклицанием: «А!», но не останавливаясь надороге и продолжая довольно спешным шагом путь. Я увязался за ним; но как-то онтак сумел отвечать мне, что я ни о чем не успел и спросить его. К тому же мнебыло почему-то ужасно совестно заговаривать о Полине; он же сам ни слова о нейне спросил. Я рассказал ему про бабушку; он выслушал внимательно и серьезно ипожал плечами.

— Она все проиграет, — заметил я.

— О да, — отвечал он, — ведь она пошла играть еще давеча,когда я уезжал, а потому я наверно и знал, что она проиграется. Если будетвремя, я зайду в воксал посмотреть, потому что это любопытно..

— Куда вы уезжали? — вскричал я, изумившись, что до сих порне спросил.

— Я был во Франкфурте.

— По делам?

— Да, по делам.

Ну что же мне было спрашивать дальше? Впрочем, я все еще шелподле него, но он вдруг повернул в стоявший на дороге отель «De quatresaisons»[58], кивнул мне головой и скрылся. Возвращаясь домой, я мало-помалудогадался, что если бы я и два часа с ним проговорил, то решительно бы ничегоне узнал, потому… что мне не о чем было его спрашивать! Да, конечно, так! Яникаким образом не мог бы теперь формулировать моего вопроса.

Весь этот день Полина то гуляла с детьми и нянюшкой в парке,то сидела дома. Генерала она давно уже избегала и почти ничего с ним неговорила, по крайней мере о чем-нибудь серьезном. Я это давно заметил. Но зная,в каком генерал положении сегодня, я подумал, что он не мог миновать ее, тоесть между ними не могло не быть каких-нибудь важных семейных объяснений.Однако ж, когда я, возвращаясь в отель после разговора с мистером Астлеем,встретил Полину с детьми, то на ее лице отражалось самое безмятежноеспокойствие, как будто все семейные бури миновали только одну ее. На мой поклонона кивнула мне головой. Я пришел к себе совсем злой.