Какой учитель?! Какой, к черту, ученик?!

Телефон все звонил. Какой-то «молодой специалист» вобветшалых джинсах и седой бороде сунулся было в приемную, но увидел ВалентинаДмитриевича, заробел и сдал назад. Спиной он налетел на кого-то, посторонился,засуетился, чуть не уронил папку и наконец окончательно скрылся за дверью.

В приемной как будто взошло солнце, никакого другогосравнения Валентин не смог продумать.

Мика вошла — в белой короткой курточке и белых же джинсах, —сразу очутилась на середине приемной и громко сказала:

— Здравствуйте все!

— Мика! — закричал из кабинета академик Тягнибеда. —Девочка, это ты?!

— Я, папа! Здравствуйте, Нонна Васильевна!

Академик за галстук выволок себя в приемную, подскочил кдочери и нежно поцеловал ее.

— Мика, почему ты не здороваешься с Валентином Дмитриевичем?

— Здравствуйте, Валя!

— Доброе утро.

Ему не понравилось то, что она приехала в институт. Недолжна была приезжать.

Она не может и не должна выйти из-под контроля!

— Какими судьбами, дочь моя?

Да, подумал, Певцов, вот именно. Какими судьбами, МаринаНиколаевна?

— А я… я мимо проезжала и решила с вами повидаться! Пап, ятебя сто лет не видела. Как там мама?

Академик удивился.

— Мама? А что мама? Мама отлично. Она всегда отлично. Она нараскопках, кажется, в Сирии. Она ведь в Сирии, да?

Мика вздохнула и кивнула.

Женщины умеют вздыхать так, что этот вздох может означатьрешительно все. Из Микиного вздоха следовало, что она любит отца, но сознает,что жить с ним абсолютно невозможно, и еще она сознает, что он гений, а гениямпрощается все.

— Ты зайдешь ко мне? Впрочем, мне нужно готовиться к ученомусовету, а я толком не знаю, состоится он или нет!

Отец говорил так не потому, что не хотел ее видеть, апотому, что понятия не имел о такте, и это тоже всегда ему прощалось — гений,гений!..

— Если тебе нужны деньги, то я готов…

Мика вдруг пятнами покраснела, словно отец сказал какую-тонепристойность, схватила его за руку — как за галстук, — уволокла в кабинет,успев напоследок крикнуть Певцову, что она к нему зайдет, и Валентин остался вприемной с секретаршей.

Секретарша, помедлив, стыдливо потянула к себе «Новый мир»,а заместитель директора большими раздраженными шагами вышел в коридор.

Под дверью маялся пожилой «молодой специалист», которыйпристал к нему словно банный лист, и пришлось потратить на него еще минутдвадцать. К тому моменту, как в его собственной приемной появилась Мика,Валентин был основательно раздражен.

Его приемная была вполне современной, стильной и не слишкомвызывающей. Черная мебель, белые стены, легкие телефоны. И Маша, секретарша,была дорогостоящая и сдержанная, как из журнала.

Мика его секретаршу невзлюбила. И недаром. Под настроениеВалентин Дмитриевич с ней спал, делал ей подарки, возил в рестораны. Маша былаему как будто… ровня, в отличие от Мики, которой он просто пользовался. Машаизо всех сил делала карьеру, а Валентин Дмитриевич уважал такое… служебноервение. По его мнению, достойными людьми были только те, кто, цепляясь зубами иногтями, медленно, но верно полз вверх, не останавливаясь ни перед чем.

Какая разница, как именно сделана карьера? Хоть бы и впостели! В конце концов, такой способ ничуть не хуже любого другого.

С ним Маша немного ошиблась. Валентин-то отлично знал, чтоникуда продвигать ее не станет, а она этого не знала, и он чувствовал себянемного виноватым.

Надо потом куда-нибудь ее пристроить. Поспособствовать.Порекомендовать. Он так и сделает, если у него будет время.

Не будет — пусть справляется сама.

Маша пропустила Мику в кабинет и секунду постояла, ожидаяуказаний относительно кофе, но Певцову не хотелось унижать ее. О его связи сМикой она, конечно, знала.

— Зачем ты приехала? — строго спросил он, как только заМашей закрылась дверь. Мика потянула с шеи тоненький шарфик и посмотрелажалобно. Это она умела.

— Я… боюсь. — сказала она, и глаза у нее налились слезами. —Я так боюсь, Валя! Что будет, если мы… если я… Что будет со всеми нами?!

Да. Ситуация выходила из-под контроля, это уж точно.

Он подозревал, что в последний момент она может сдрейфить,но надеялся, что этого не произойдет — слишком велико было его влияние на нее.

— Что будет? — переспросил он и медленно опустился в кресло.— Я тебе скажу, что будет. Твоего отца посадят, следствие продлится нескольколет, «Человек и закон» раструбит об этом на всю страну.

— Валя!

— Знакомые перестанут с тобой здороваться, деньги у тебякончатся раз и навсегда, потому что на все авторские права наложат арест. Нет,ты послушай! — прикрикнул он, потому что дочка академика замотала головой, ислезы полились по розовым детским щекам. — Во время следствия он будет сидеть в«Матросской Тишине», и по вторникам и пятницам, или когда там у них приемныедни, ты будешь выстаивать очереди, чтобы передать ему чай и кальсоны!

— Валя!..

— У него начнется туберкулез, а суда все еще не будет. Твоюмать немедленно отзовут из Сирии, и ее карьера кончится! Суд покажут по всемканалам, если твой отец, конечно, до него доживет!

— Валя!..

— Ты станешь дочерью врага народа. Хотя, конечно, сейчас нетридцать седьмой год и на поселение тебя, видимо, не вышлют.

Она уже рыдала, как ребенок, размазывала по лицу горючиеслезы. Интересно, подслушивает Маша или нет?..

Он бы на ее месте подслушивал. То, что он намеревалсясказать дальше, не было предназначено для Машиных ушей, поэтому он поднялся изкресла и ушел в «комнату отдыха», где стоял телевизор, диван и небольшойшкафчик с бокалами, виски и минеральной водой. Все как у больших.

Мика потащилась за ним.

— Ну… что? Что же… делать? Что делать, Валя?

Валентин Дмитриевич плеснул себе виски, хотя пить ему вовсене хотелось, но так принято было. Демонстрация глубоких душевных мужскихпереживаний — стопка и сигарета!..

— Я сказал тебе, что нужно делать. Или ты сумеешь отправитьвесь компромат… туда, где он не будет опасен, или нет.

— Но откуда ты знаешь, что у них… не останется ничего…такого?! Откуда ты знаешь, что, если мы… если я… смогу переправить эти бумаги,отцу больше ничего не будет угрожать?! Ты же не работаешь… в спецслужбах!