— Это кто тебе сказал? Евгений Петросян в «Смехопанораме»?

— При чем здесь панорама?! Я не хочу вставать! Я устал, каксапожник! Я вымотался! Может человек устать, в конце концов?!

Наталья промолчала. «Молния» на куртке не застегивалась.

— Ну что ты молчишь?! Ну что ты молчишь, а?

— У меня «молнию» заело!

— И черт с ней!

Наталья сопела, тянула «молнию». Как же «черт с ней», когдаее заело, и глаза не накрашены!

— Завтрак на столе, — пропыхтела она, — только уже всеостыло, наверное!

— А где у нас градусник?

— На кухне, в аптечке.

— Принеси мне.

— Вить, возьми сам, а?

— Я не найду!

— А я опаздываю!

— Да ладно, подумаешь, стратегический объект — аптека! Ну,опоздаешь на десять минут, и что?

«Молния» не застегивалась. Наталья стянула куртку, кое-какпристроила ее в гардероб и выхватила зимнее пальто. Она в этом пальто поддождем с ума сойдет, как монгол в войлочном халате! Сначала под дождем, а потомв метро!

Громко и отчаянно топая, она ввалилась в кухню, пошуровала вобувной коробке, где держала лекарства, нащупала шершавую картонную трубочку сградусником и вбежала в комнату.

— На.

— Ну слава богу. Сподобилась.

— Вить, я сегодня допоздна. Ты меня встретишь?

— А если у меня температура?

— Нет у тебя температуры!

— Есть!

— Нет!

— Я заболел, — объявил он, выпростал градусник и сунул взаросшую подмышку. — Где телефон поликлиники?

— В книжке.

— А где книжка? ' — Под телефоном.

— Принеси мне трубку и книжку.

— Витя, я не могу, опаздываю!..

— Невелика беда!

— Витя, я не могу!..

Наталья схватила пакет с нарисованной голубой розой, вкотором был ее завтрак и новая книжка Дарьи Донцовой, единственная сегодняшняяотрада!..

Ничего, ничего, она успеет, влезет в маршрутку, протиснетсяк окошечку, откроет Донцову и обо всем позабудет. Даже о том, что у нее ненакрашены глаза.

Только вчера по телевизору умные и красивые мужчины впиджаках и стильные и длинноволосые женщины в шалях рассуждали о том, чтодетективы читать глупо. Что они дурно влияют и вообще заполонили. Что недавнокому-то не тому дали премию, а тому, кому надо, не дали. Что кругом засильерекламы и плохого языка. Наталья слушала, позевывая, ждала кино, котороеобещали после дискуссии, и радовалась, что на завтра у нее припасена Донцова.

Она уже обувалась, когда из комнаты показался Виктор. Волосыу него стояли дыбом, мятые трусы присползли, а в подмышке торчал градусник.

— Ты это… — сказал он и зевнул, — ты привези мнечего-нибудь. Витаминчиков там… Колбаски…

— Колбаса есть в холодильнике.

— Ты мне копчененькой привези. Ладно, Наташ?

— Вить, пойдем вечером в кино, а?

— Какое, блин, кино! Я заболел! Ты что, не видишь?

Наталье было стыдно за него. Так стыдно, что она ничего несказала.

— И матери позвони, — велел он, — чего-то она там мне вчеравысказывала и просила тебе передать, а я не помню. Позвони, короче.

Это означало, что будущая свекровь, как пить дать, приметсяучить ее жизни. Почему-то всегда и во всем была виновата Наталья. Даже в том,что Витя плохо работает и мало зарабатывает.

Была бы ты активная, ты бы заставила, говорила свекровь.Мало ли чего он не хочет! У других вон матеря по два раза в год в санаторияхотдыхают, а мой даже за свет денег не дает! А все потому, что ты незаставляешь!

Может, права Анфиса? Может, бросить его, пока не поздно?

Только вот как же его бросишь, он же… свой. Натальяпокосилась на него, натягивая шапку так, чтобы не слишком помять то, что онаназывала прической.

Стоит, почесывается, босые ноги поджимает на холодном полу,вид несчастный — и впрямь поверил, что заболел! Еще затемпературит, не дай бог,вообще от него никакого житья не станет.

И в кино хочется.

Хочется не только в кино.

Хочется капуччино и мороженого, — «но за столиком в любимойкафешке разреши поцеловать тебя в щечку»! — и чтобы это была не просто еда, алакомство, праздник!.. Хочется в отпуск на теплое море, и чтобы там, подстарыми платанами, непременно посидеть в ресторане. И чтобы ветер развевалльняные скатерти и отдувал подол платья, и чтобы в синем просторе непременноплыл белый пароход, и чтобы в чистом бокале играло вино, и утром солнце светилов окна, и чтобы ни о чем не думать, дурачиться, искать в прибое камушки ичувствовать себя королевой.

Будет это хоть когда-нибудь или никогда не будет?!

Она схватила ключи, удостоверилась, что в пакете лежитДонцова и улыбается ей с фотографии заговорщицкой женской улыбкой, побежала, новернулась и быстро чмокнула Виктора в щеку.

— Я тебе позвоню, — пообещала она и тоже улыбнулась. — Иничего ты не болеешь, так что не кисни!

Виктор собрался было возмутиться, но поздно — Натальявыскочила и закрыла за собой дверь.

На маршрутку она успела и даже пристроилась удачно — напереднее сиденье рядом с водителем, но читать не смогла. Как только вытащилакнижку, водитель немедленно закричал, что она закрывает ему зеркало, и пришлосьдетектив спрятать.

Маршрутку сильно трясло, и Наталья думала.

Как-то все… нескладно получалось. Как-то все так… как увсех, а она так не хотела! Пусть это самонадеянно, пусть глупо до ужаса, но ейвсегда хотелось чего-то… особенного. Чтобы не как у всех.

Мама ее понимала. Мама была оптимисткой.

Она звонила дочери и рассказывала, какую чудесную передачупро остров Крит видела сегодня по телевизору.

При этом она говорила так:

— Когда мы с тобой поедем на Крит, надо будет обязательнопосмотреть оливковые рощи. Их еще со времен Древней Греции разводят. А так наострове зелени почти нет, представляешь? И еще мы посмотрим храмы! Обязательнозакажем экскурсию, чтобы просто так на пляже не валяться.

И Наталья в этот самый момент верила, что они поедут наКрит, и будут там смотреть храмы, и гулять в оливковых рощах, и белый пароходбудет плыть по синему морю, и во всем этом нет ничего невозможного.