Валентин поймал свое отражение в запыленном дверном стекле иусмехнулся.

В метро они читают гнусные детективы гнусных детективныхавторш, заполонивших нынче книжные полки, — укачивают себя плавным движениемпоезда, плавным движением сюжета и самодовольным сознанием того, что они умнеевсех, и уж, по крайней мере, умнее авторш. Валентин детективы не любил,искрение считал их макулатурой и, будь его воля, издал бы указ, запрещающийтакого рода чтиво.

Хочешь читать — читай что-нибудь приличное!

Про японскую любовь, к примеру. Очень поучительно.

Про то, что истина всегда где-то рядом, а мы ищем ее затридевять земель и подчас находим, только вернувшись домой, — тоже хорошо.

Вот это настоящие книги и настоящие авторы.

Правда, последнее напоминало Валентину сказку Андерсена опринце, который искал-искал свое счастье, а потом приехал в отцовский замок, иоказалось, что принцесса все время ждала его там. Но Андерсен никогда невыступал в роли учителя человечества! Он был просто сказочником, и его сказкивсегда были просто сказки, а никакая не «высокая литература». И сознание этогоотчасти мешало относиться к великому бразильцу, который, собственно говоря, какраз и выступал в роли учителя человечества, с почтительным уважением. Все времясвербела мысль о том, что и без него, кажется… вроде бы… или нет?.. Скореевсего… быть может, отчасти…

Все время свербела мысль, что и без него, великого, это всемизвестно!..

Но это не повод, вовсе не повод, чтобы читать детективы.

Особенно бабские!..

Баб Валентин Певцов не уважал, хотя отлично умел имипользоваться и знал, для чего они нужны.

Мику он нашел именно тогда, когда ему понадобилась помощь, имоментально сообразил, как именно он сможет ее использовать. Для этого ничегоне требовалось — он просто сказал ей то, что заранее планировал, и онаповерила!.. Поверила во все, от первого до последнего слова, а ему только тогои надо было.

Еще он умел отлично в них разбираться. У него даже свояклассификация имелась.

По этой классификации Мика принадлежала к категории«цыпочек», для которых самое главное, чтобы в них кто-нибудь был непременновлюблен. Всех мужчин она делила на «достойных», то есть потенциально подходящихв мужья, и «недостойных», то есть неподходящих.

В «недостойные» зачислялись те, кто почему-то был плох — илине слишком богат, или не очень управляем, или бесперспективен. Самоезамечательное, что Мике в голову не могло прийти, что кто-то из них, хоть быдаже из «недостойных», может остаться к ней… равнодушным. Она пребывала вубеждении, что стоит ей только один раз взглянуть попристальней — и любая особьмужского пола падет к ее ногам.

Она искренне верила в то, что, как только разведется сосвоим танкообразным мужем, блестящий и образованный Валентин Певцов немедленнокинется к ее ногам, осыплет ее дождем из роз и бриллиантов — если только можноодновременно кидаться к ногам и осыпать дождем, — сделает предложение, вытащитиз кустов заранее припасенного священника, как всегда бывает в мелодрамах, и немедленнос ней обвенчается.

Мика развелась, а Валентин ничего того, что она от негождала, не сделал. Ни дождя, ни роз, ни бриллиантов.

Он очень гордился собой, и именно тем, что умел получать оточередной бабы все, чего хотел, — и удовольствие, и практическую помощь, — иникогда не попадаться на крючок.

На данной стадии отношений, все еще уверенная в том, что он«давно готов», Мика выполнит любые его требования, даже самые дикие. Во-первых.потому, что он держит ее на крючке, во-вторых, потому что ей хочется доказать,насколько она может быть ему полезной.

Ну что же, охота, как известно, пуще неволи.

Он тряхнул головой, ощущая собственный тонкий запах, которыйему очень нравился, особенно в прокуренных и вонючих институтских стенах,толкнул дверь и вышел в коридор.

Этот этаж назывался «директорским», и здесь, как правило,было не слишком много народу. Коридор и вправду оказался пуст, и он пошел всторону своей приемной, размышляя о том, какая странная штука жизнь.

Он долго и упорно учился, защищал диплом, а потомдиссертацию, и отвратительного качества вьетнамские джинсы казались ему верхомроскоши, а сардельки верхом эпикурейства — и все для того, чтобы оказаться вэтом коридоре, всегда напоминавшем ему картинку из медицинской книжки подназванием «слепая кишка в разрезе»?! Он просиживал ночи над заданиями,переписывал «Капитал» в тетрадку по философии, дежурил в общежитии с краснойповязкой на рукаве и при этом чувствовал себя идиотом — для того, чтобыоказаться в этом коридоре?! Он бубнил на механике, объясняя ехидномупреподавателю, почему бочка по плоскости катится именно так, а не иначе, онсдавал зачеты по гражданской обороне, он покупал на остановке пирожок за девятькопеек и никогда не мог донести его до общаги, где его можно было запить чаем,— для того, чтобы оказаться в этом коридоре?! Длинном, как мерзкий день, слепомкоридоре с черными институтскими полами, со стенами, до половины выкрашеннымимасляной краской, с обшарпанными дверьми. Только две двери были обиты малиновойкожей, его собственная и директора института академика Тягнибеды.

У Мики девичья фамилия была Тягнибеда, и это очень смешилоВалентина Певцова. Вполне замечательная такая малороссийская фамилия!

Сказочная фея с фамилией Тягнибеда — это просто улет. Как вкомедии.

Он дошел уже почти до собственной двери, уже взялся за витуюхолодную ручку, на которой, кажется, даже иней выступил — топить-то перестали,а за окнами не Ташкент все же, а апрельская Москва! — когда позади негозагремели радостно:

— Валя! Вот хорошо, что я тебя встретил! Зайди ко мне! Зайдико мне немедленно!

Ему некогда было заходить, ему хотелось быстрее пристроить кделу папку, которую он вчера подсунул Мике в кафе, но не остановиться никакнельзя!

Он помедлил секунду, потрогал подушечками пальцев холоднуюручку, состроил радостное лицо и повернулся к своему шефу.

— Валя! Здорово! — Академик и директор института подбежал ис размаху пожал его холодные от ручки пальцы. Ладонь у академика оказалась липкой,как будто он вымазал ее конфетой, и это было противно. — Начальство неопаздывает, оно задерживается?! Так я понимаю?!

— Вы у нас главное начальство, Николай Петрович!

— Ну-ну, какое из меня начальство! — Академик дернул на шеегалстук, скособочил его еще больше и посмотрел на Валентина с добродушнымлукавством — так ему, видимо, казалось. — Вот ты у нас как раз начальство!Красавец! Красавец! Зайди ко мне!

Певцов помолчал.