Дальше Роб продиктовал свой мобильный телефон и попросил ему перезвонить. Хотя я сразу предсказывала, что Эдвард примется разорять семейное гнездо, и внутренне готовилась к этому, меня не на шутку задела новость о его планах, изложенных так деловито. Я осталась уязвлена и возмущена, однако месть, как гласит пословица, – это блюдо, которое подают холодным. Глубоко подышав, я заново прослушала сообщение. Без сомнения, это удивительно удачная возможность пообщаться с Робом: он следующий в списке свидетелей, чьи показания нужны мне для подготовки иска в суд. Нужно выяснить, насколько он замешан в интригах Эдварда, и выудить побольше информации о поступках и мотивах моего брата. С Робом как сообщником Эда нужно действовать осторожно, поэтому разобрать вещи матери – идеальный предлог: я смогу задать вопросы, не вызвав подозрений и усыпив бдительность. Толика лукавства, и, уверена, Роб будет в моих руках. Я набрала его телефон и оставила сообщение, пояснив, что приезжаю в Бирмингем через выходные и с радостью переночую в своей старой комнате, прежде чем ее разорит мой брат.

Третье сообщение оказалось от Венди, которая, к моему удивлению, оказывается, знала номер моего мобильного:

– «Приветики, Сьюзен, – послышался делано певучий голосок, – я тебе звоню поболта-ать. Не забудь, мы с Крисси хотим па-аслушать о твоем ребеночке-е-е. Звони мне, как только прослушаешь сообщение. Чмоки-и».

Естественно, я не перезвонила.

Я лежала в тесной смотровой на гигантском лоскуте какой-то голубой туалетной бумаги, покрывавший высокую больничную каталку. Мой живот, с недавних пор напоминавший купол собора Св. Павла, обильно смазали уже знакомым белесоватым желе. Наступил день забора амниотической жидкости, но «медицинское сословие» отчего-то решило обойтись со мной пренебрежительно. Я лежала одна, по ощущениям несколько часов, напрягшись от скуки и досады. Отсутствующий в данную минуту врач Дасильва, с серьезными карими глазами и мягкими чертами округлого лица, придававшими ему вид щенка лабрадора, начал с объяснения порядка процедуры. Сперва он проведет осмотр брюшной полости, чтобы выяснить точное положение младенца, затем введет через живот в полость матки тонкую трубочку и возьмет небольшое количество околоплодной жидкости. С ней будет проведен анализ, и через несколько дней мне ответят, есть ли у младенца синдром Дауна и другие хромосомные нарушения. Врач повторил то, что мне уже говорили, – эта процедура повышает риск выкидыша. Ненамного, но тем не менее мне нужно об этом помнить. Однако я могу не сомневаться – больно не будет. Я ответила, что насчет боли не волнуюсь, просто хочу провести уже чертов тест и покончить с этим. Когда врач измазал гелем мой живот, в дверь постучали, и в кабинет заглянула встревоженная медсестра. Напряженным шепотом она попросила доктору Дасильву подойти в соседнюю смотровую и высказать мнение о проблеме, которую она заметила во время осмотра.

– Прошу прощения, мисс Грин. Я не задержусь. Расслабьтесь и полежите, – предложил он, стирая гель с пальцев и выходя вслед за медсестрой. Из-за стенки до меня доносились голоса – интонации были настойчивые, непринужденные, сердитые, успокаивающие. Затем послышался низкий гул – не то от водопроводных труб, тянувшихся параллельно плинтусу, не то от какого-то электронного прибора, которых вокруг было множество. Гул перекрывало ровное тиканье. Я вытянула шею, стараясь разглядеть, где часы, которые оказались на стене над моей головой. На циферблате была надпись «Удачного дня». Ну это не про меня. Под часами были приклеены постеры: «Подхватил заразу – платок в урну скорей, а на руках микроба убей», «Кашель и чиханье распространяют болезни: не будь разносчиком инфекции!» «Нам важно ваше мнение – скажите, что вы думаете». Я бы с удовольствием высказала им, что абсолютно недопустимо заставлять пациентку лежать на койке, подняв ее (койку) чуть не к потолку с помощью педального гидравлического насоса, с задранной блузкой и приспущенной юбкой, мазать живот какой-то слизью, а затем оставлять в таком беспомощном положении черт знает на сколько часов.

Я едва не опоздала на назначенную процедуру амниоцентеза – утром я проснулась с ужасной головной болью. Меня даже посетила мысль решиться на неслыханное баловство и провести день в постели, но я собрала волю в кулак, поплелась в ванную, ополоснула лицо холодной водой и выпила таблетку от головной боли. В метро я узнала, что на северном направлении поезда следуют с большим опозданием в связи с таинственным утренним «инцидентом». Успеть на процедуру было очень сложно, а я вообще-то горжусь своей неукоснительной пунктуальностью. Итак, метро отпадало. Я зашагала по направлению к дому, но передумала и направилась к автобусной остановке. Уже в автобусе на меня вдруг напали сомнения: а заперла ли я застекленные двери? Я открывала их во время завтрака и не помню, чтобы потом повернула ключ. Я нажала кнопку звонка и прошла к первой двери. Когда автобус остановился и дверцы разъехались, как меха гармоники, я неожиданно извинилась перед водителем, прошла обратно и снова села. Вряд ли за пару часов, пока меня не будет, кто-то заберется в квартиру. Идя от остановки к клинике, я вдруг вспомнила о важном отчете, лежавшем на моем рабочем столе. Мне обязательно нужно обсудить его с Труди перед тем, как отдать начальнику отдела. Может, он ждет этот отчет. Не желая показаться непрофессиональной, я достала мобильный телефон и набрала номер регистратуры, чтобы отменить визит. Однако до назначенного времени осталось пять минут, и я уже почти дошла. Переносить процедуру, когда я практически у цели, было иррациональным, поэтому я сбросила звонок, убрала мобильный в сумочку и вошла в стеклянные двери клиники.

– Пожалуйста, простите за эту задержку, мисс Грин, – заговорил доктор Дасильва, вбегая в смотровую. – Нештатная ситуация… Так, на чем мы остановились?

– Мы остановились на том, что я сказала – у меня есть дела и помимо того, чтобы целый день валяться на койке, – ответила я, садясь. Я оторвала кусок голубой «туалетной бумаги», которой была накрыта кушетка, и вытерла гадкую слизь с живота. Загустевший гель оказался таким же клейким, как некоторые другие вещества сомнительного свойства, с которыми я имела дело, и мне понадобились несколько кусков бумаги, чтобы толком вытереться.

– Но мы уже почти начали, – принялся оправдываться доктор Дасильва. – Процедура займет совсем немного времени, она в самом деле короткая! Простите за задержку, я же отлучился всего на несколько минут. В больницах такое случается. – Его щенячьи глаза повлажнели от раскаянья. – Или вы передумали делать амниоцентез?

– Отнюдь. Я не из тех, кто меняет свое мнение по пять раз на дню.

Это правда, я не из таких. Если я что-то решила, обязательно сделаю. Однако я колебалась, отчего-то вспомнив череду утренних событий. Тому, кто плохо меня знает, могло показаться, что я панически цеплялась за любые предлоги не явиться на процедуру, а явившись, отказаться ее проходить. Но те, кто так подумал, ошибаются. Я действовала логически, просто обстоятельства ополчились на меня с самого пробуждения. А я не люблю быть жертвой обстоятельств. Это важный тест, внушительно сказала я себе. Я не какая-нибудь слабовольная или впечатлительная особа. Нельзя же изменять своим принципам.